Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)
Шрифт:
«Мы, NN, епископ и священник здесь в N, исповедуем и свидетельствуем сим, что настоящий N жил у нас как истинный православный христианин. И хотя он иногда и грешил, он все-таки покаялся в своих грехах, получил разрешение и принял св. причастие во оставление грехов. Он правильно чтил Бога и святых его, постился и молился, как следует. Со мной, N, своим духовником, он во всем примирился, так что я вполне простил ему вси грехи его. Поэтому мы и дали ему в дорогу этот паспорт, чтобы он мог показать его св. Петру и остальным святым, дабы беспрепятственно быть впущенным в двери радости».
Этот паспорт подписан патриархом, епископом или попом, снабжен печатью и кладется покойнику меж двух пальцев. Простоватые люди думают, что этот паспорт, точно рекомендательное письмо, имеет большое значение для того света. На самом деле, он больше всего на пользу священникам, которые получают за него деньги. Подобный паспорт упоминается Гвагнином, «De religione Moscovitomm», гл. II, стр. 174. Как только паспорт передан мертвецу, гроб закрывается и закапывается. Они ставят всех мертвецов так, чтобы они лицом были обращены к восходу солнца. После того как покойник похоронен, окружающие крестятся перед иконами и направляются опять домой. Друзьям устраивается траурный пир, здесь запивают горе, и обыкновенно
Русские печалятся о своих мертвецах шесть недель, причем в это время богатые устраивают большие пиры, приглашая наряду с друзьями и всех священников, присутствовавших на похоронах. Они пользуются для этой цели третьим, девятым и двадцатым днями; однако почему они берут именно эти, а не иные какие-либо дни, о том я ничего не мог узнать до сих пор у русских. Без сомнения, этот обычай ими заимствован у греков, которые, как видно из примечаний Мартина Крузия к «Historia ecclesiastica Turco-Graeciae», стр. 213, имеют этот обычай в Константинополе, но вместо двадцатого дня берут сороковой. Причины этих пиров, которые двоякого рода, могут быть узнаны на том же месте. Эти три пиршества должны обозначать то же, что [римские] insta или parentalia. Это — воспоминание и жертвы о покойниках для того, чтобы оставшиеся относились друг к другу с любовью и дружбой. Поэтому-то установлены особые кушанья, как-то: освященный хлеб, называемый у русских кутьей. Греки справляют подобные пиршества в своих церквах, и между прочим раздают также такие кусочки освященного хлеба. Русские же (попы так же, как и другие) при подобных братских пиршествах, пьют так дружно, что потом на руках и ногах ползут домой.
Над местом погребения или могилами тех, у кого есть некоторые средства, на кладбищах устраиваются небольшие хижины, в которых можно стоять человеку; они обыкновенно завешаны циновками. В них через каждые шесть недель поп, капеллан или монах должен ежедневно утром и после полудня читать некоторые псалмы Давидовы и несколько глав из Нового Завета ради спасены душ умерших. Хотя русские, подобно грекам, не верят в существование чистилища (как о том правильно пишут Герберштейн, Поссевин и Гвагнин), тем не менее они уверены, что существуют особые два места, куда попадают души сейчас по отделении своем и где они ждут страшного суда и восстановления тел своих; места эти соответствуют тому, как кто жил и совершал ли он добрые или злые дела. Благочестивые попадают в веселое и приятное место, где они живут в радости, в сообществе добрых ангелов, безбожные же попадают в мрачную чудовищную долину, где живут страшные, злые духи.
Поэтому они и полагают, что душа, по оставлении тела, находясь как бы на пути к этим местам, прилежной молитвой и предстательством своего бывшего исповедника, попа, монаха или иного кого-либо может быть приведена на истинный путь в радости и к общению с добрыми ангелами, а если она направилась налево, в юдоль страха, то все-таки Бог может быть смягчен жертвами и умолен, чтобы Он оставил свой гнев по поводу грехов ее, вписал ее в книгу жизни и в свое время в великий день суда оказал ей тем большую милость. Эту цель преследуют они и в своей раздаче милостыни. Когда помирает богатый человек, то в течение шести недель ежедневно раздается бедным некоторое количество хлеба и денег. И так ведь среди русских находятся люди, которые не только много средств жертвуют на церкви и монастыри, но, кроме того, щедрой рукой раздают милостыню бедным, хотя, с другой стороны, они не очень совестятся обмануть своего ближнего при покупке, продаже и других делах. Когда лавочники по утрам идут из домов своих в церковь и оттуда в лавки свои, то они сначала на хлебном [ситном] рынке покупают несколько хлебов, берут их с собой, разрезают их и делят между нищими, которых в Москве чрезвычайно много. У этих нищих от таких милостынь получается столь большое изобилие всего им нужного, что они режут хлеб в четырехугольные куски, величиной в дюйм, сушат в печах и продают эти, по их выражению, «сухари» целыми мешками на рынках проезжим людям.
Глава LXV
(Книга III, глава 32)
О приверженцах других религий, которых московиты частью переносят, частью не терпят
Московиты относятся терпимо и ведут сношения с представителями всех наций и религий, как-то: с лютеранами, кальвинистами, армянами, татарами, персиянами и турками. Однако они крайне неохотно видят и слышат папистов и иудеев, и русского нельзя сильнее обидеть, как выбранив его иудеем [жидом], хотя многие из купечества довольно похожи на жидов. Лютеране и кальвинисты до сих пор встречали хороший прием не только в разных местах в стране, но и в самой Москве при дворе, ради торговли и сношений, которые с ними усердно ведутся, а также и ради тех должностей, на которых они служат его царскому величеству дома и в поле. Тех из них, что живут в Москве, имеется до 1000. Каждому разрешается по своему совершать богослужение в публичных церквах. Раньше обе религии имели в городе Москве в округе Царь-город свои построенные здесь церкви. Однако лютеране лет 20 тому назад [175] потеряли церковь из-за ссоры и драки женщин, споривших о первенстве. Когда перед тогдашней осадой Смоленска немецкие военные офицеры женились на купеческих служанках, то эти последние, как жены капитанов и поручиков, уже более не хотели сидеть ниже бывших своих барынь. Жены же купцов полагали, что было бы постыдно для них, если бы те, кто недавно были их служанками, стали сидеть выше, чем они сами. Вследствие этого в церкви поднялся большой спор, который, в конце концов, перешел в драку. Патриарх в это время проезжал мимо церкви, увидел свалку и спросил о причинах ее. Когда ему сообщили, что это в немецкой церкви идет спор из-за мест, он сказал: «Я полагал, что они будут приходить в церковь с благоговейными мыслями для совершения своего богослужения, а не ради высокомерия». После этого он приказал, чтобы тотчас церковь была сломана, и, действительно, в тот же день она была разрушена до основания. Лютеранам, однако, позволили построить вне Белой стены, в округе Большой город, новую.
175
лет 20 тому назад. Так сказано во всех изданиях, начиная с издания 1656 г.
Кальвинисты
Когда некоторое время спустя лютеране принуждены были, по настоянию патриарха, убрать свою церковь и из Большого города, они, с соизволения его царского величества, заняли вне вала на свободной площади место и построили на ней церковь, большую, чем предыдущая. Однако, недавно, при отмене русской одежды (о чем сказано выше), они вновь со своей церковью должны были перейти на другое место. Произошло это таким образом.
Попы в Москве уже 15 и более лет жаловались, что немцы, живущие среди русских в городе, закупили самые большие и лучшие площади из их приходских земель и обстроили их так, что попы потеряли многое из своих доходов. Однако, так как предыдущий великий князь относился благосклонно к немцам, им ничего нельзя было добиться. Теперь, однако, когда сам патриарх стал жаловаться, что немцы ходят среди русских в одинаковых с ними одеждах и как бы крадут у него благословение, попы воспользовались случаем, возобновили свою жалобу и довели дело до того, что отдан был строгий приказ: кто из немцев хочет перекреститься по русскому обряду, тот пусть остается жить в городе, но кто отказывается поступить так, тот обязан в течение короткого времени вместе с жилищем своим выбраться из города за Покровские ворота, в Кокуй, место, где 40 и более лет тому назад немцы исключительно жили и где погребен датского короля Христиана IV брат, герцог Иоганн.
Это место лежит на реке Яузе и получило название Кокуй по следующей причине. Так как жены немецких солдат, живших там, видя что-либо особенное на мимо идущих русских, говорили друг другу: «Kuck! Kucke hie!», т. е. «Смотри! Смотри здесь!», то русские переменили эти слова в постыдное слово: «х. й, х. й» (что обозначает мужеский член) и кричали немцам, когда им приходилось идти в это место, в виде брани [176] :
«Немчин, [м.]чись на х. й, х. й», т. е. «Немец, убирайся на…» и т. д. По этому поводу к его царскому величеству была направлена жалостливая челобитная: они, немцы видят, что в настоящее время, безо всякой причины, подвергались они поношению со стороны русской нации, и, несмотря на верную службу свою и доброе расположение, выказанные перед его царским величеством и его подданными, тем не менее, на улицах, со стороны разных оборванцев, встречают и слышат вслед столь постыдные слова. Они просят поэтому его царское величество, чтобы он, по похвальному примеру предков своих, принял их под милостивейшую защиту свою и оберегал от таких поносителей и т. д. После этого его царское величество велел публично объявить следующее: «Кто с этого дня будет кричать [подобные слова], хотя бы вслед самому незнатному из немцев, тот, безо всякого снисхождения, будет наказан кнутом», т. е. по их способу. Действительно, несколько человек нарушителей этого запрета были так наказаны, что ушли домой с окровавленными спинами. Теперь немцы освободились от этих позорных криков вслед. Его царское величество теперь дал этому месту другое наименование, назвав его «Новой иноземской слободой». Здесь каждому, по его личному состоянию, должности или промыслу, отведено определенное место для построек и вся слобода разделена правильными улицами. Те, у кого в городе были деревянные дома, велели их сломать и вновь сложить в Новой иноземской слободе, где они теперь, в случае часто возникающих у русских пожаров, живут в гораздо большей безопасности, чем в городе. Большинство немцев говорят, что снятие русской одежды и отделение от русских домов и ежедневных сношений с русскими было им столь же больно, как, например, было бы для рака утопление его, ради наказания, в воде.
176
в виде брани: «Немчин и т. д. Подл.: «Nimzin trisna chui, du Teutscher, packe dich auff etc.» У Даля в словаре говорится о поговорке «Фрыга [то же, что иностранец, немчин], шиш на Кокуй», причем Кокуй является обычным, неизвестного происхождения, названием места, а «шиш» обозначает приблизительно то же, что и «цыц». Tz у Олеария обыкновенно обозначает ч.
Когда немцы теперь увидели, что им как бы дан особый город для мирной жизни в нем, они не задумались сами сломить свои, далекие теперь от них, церкви и перенести их к своим очагам и домам, в «Новую иноземскую слободу». Теперь у лютеран здесь две немецкие церкви, а у кальвинистов — голландская и английская. Сначала, впрочем, они и здесь терпели сильный соблазн, вследствие обвинения жены полковника Лесли в том, будто она (как выше сказано) своевольно бросила русские иконы в огонь. В немецких церквах тогда сорвали кафедры проповедников и алтари, а также снесли и крыши, но через некоторое время им разрешено было вновь покрыть церкви крышами; лишь алтари и кафедры проповедников им не позволили возобновить. Лютеране огородили большое кладбище, на котором они и кальвинисты погребают своих покойников. Обе религии здесь уживаются мирно друга с другом, и ради веры не бывает неприятностей. Нынешний лютеранский проповедник — г. Бальтазар Фаденрехт, человек очень ловкий и даровитый. Предыдущий проповедник (в наше время) был г. Мартин Мунстерберг из Данцига, даровитый и прилежный человек, сначала имевший хорошие средства и бывший очень щедрым; из-за этого, а также вследствие испытанных им больших пожаров, он потерял все свое имущество и сильно преследовался русскими за долги, так что от заботы и горя он заболел и умер, не достигнув даже 36 лет. Предшественник его, г. Геор Окзе, человек старый, был привезен в Москву, в качестве купора для вина, евангелическим купцом Каролем Молином. Так как община стала увеличиваться и долгое время не имела правильно поставленного пастыря, а все-таки хотела в определенное время слушать проповедь, этот же г. Георг был достаточно начитан и знал толк в проповедях, то они избрали его в свои пасторы, и он прилежно справлял эту должность в течение нескольких лет. Когда он, наконец, от старости устал читать и заниматься и на проповеднической кафедре стал несколько заговариваться, то община освободила его от служения, дав, однако, ему и жене его содержание для жизни. Он был еще жив во время первого нашего посольства.