Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)

Олеарий Адам

После принятия св. тайн некоторые русские, желающие быть особенно благочестивыми, ложатся и засыпают, или же принуждают себя спать целый день, чтобы не иметь повода грешить. В воскресенье после этого они получают в церкви от священника еще кусочек освященного хлеба, из которого средняя часть и распятие вырезаны для причастия, и съедают его. Это они называют «кутьею» ^[173] , которая у них должна являться как бы даром и знамением общей христианской любви между ними.

173

«кутьею». Олеарий здесь, очевидно, напутал.

Они

дают немного причастия и малым больным детям; тем же, кто уже достигли семилетнего возраста, оно дается обычным способом. Они говорят, что с семи лет люди начинают грешить. Такое учение ими, без сомнения, заимствовано из древней церкви, которая, по принятии крещения, считала детей достойными воспринять причастие. Подобный обычай существовал в III веке во времена Киприана, как видно из его книги «De lapsis»; он продержался и до V даже века, до времен Августина, как можно прочесть в I книге соч. Августина «De peccatorum mentis et remissione», гл. XIX и XX (они помещены в томе VII, стр. 666). Позже только остатки от причастия давались детям. Из Никифора Каллиста видно, что такой обычай существовал в Константинополе. Если от освященного хлеба и вина что-либо оставалось, то остатки давали натощак в пищу безупречным детям, ходившим в школу. И сам Никифор вкушал эти остатки, как он сообщает в XVII книге «Церковной истории», гл. XXV, стр. 889. У безумных причастием только касаются губ.

Священника, в тот день, когда он погребал мертвого, или прощался с покойником, не имеет права подавать причастие, так как он считается тогда нечистым. Он также не может его дать роженице в том месте, где она родила ребенка; напротив, ее приходится перенести в иное помещение и хорошенько обмыть. Раньше они рассылали св. дары по стране к тем, кто не имели вблизи себя священников, иногда также давали освященный хлеб солдатам и путешественникам на дорогу, чтобы они, только исповедавшись дома, могли потом в любое время принять его. Они обыкновенно сохраняли его до тех пор, пока не заболевали чем-либо, с тем, чтобы в случае, если б не удалось подняться с одра, тем не менее не без запаса направиться в вечную жизнь.

Рассказывают, впрочем, что и у древних был обычай принимать часть св. даров в причастии, а часть сохранять при себе, чтобы находить в них утешение во время преследований и других несчастий или вкушать от них до обеда. Это видно из Тертуллиана, который во 11 книге «К супруге», стр. 482, говорит, обращаясь к супружеской чете из язычника и христианки: «Пусть муж (язычник) не знает, от чего ты тайком вкушаешь накануне всякой пищи. И если даже он будет это знать, он не поверил бы, что хлеб есть то, чем он называется». Также и Киприан в книге «De lapsis» говорит: «Когда некая женщина сделала попытку недостойными руками открыть свой ларец, в котором были св. дары Господа, ее испугал поднявшийся оттуда огонь, так что она не решилась подступиться». Это обыкновение оправдывает Василий в послании «Ad Caesariam Patriciam», говоря: «Так как отшельникам было совсем неудобно и слишком трудно ходить часто в церковь и христианские собрания, то им пришлось привыкнуть к тому, чтобы брать Евхаристию и освященные хлеб и воду с собой в пустыню». Об этом см. также у Беллармина «De Eucharistia», lib. IV, cap. 4, pag. 785. В древние времена были и такие люди, которые пользовались вместо вина виноградным суслом для причастия. Они опускали в освященное сусло кусок полотна, затем сушили его и сохраняли; когда нужно было воспользоваться им, они отрезали от него кусок и обмывали его в воде, как о том можно прочесть в «Concilia magna», т. II, стр. 610; против них направлено постановление 7.

Имеются известные лица: например, те, кто нарушили присягу, кто совершили убийство и покаялись или же совершили еще иные крупные грехи, — которым причастие не дается даже вплоть до смертного одра их. Вольному, которому никакое лекарство уже не может помочь, они дают причастие одновременно с последним помазанием, и после этого больной уже не имеет права принимать лекарства, но должен отдаться всецело на волю Божию. Они не дают такому больному и есть, если только не станет очевидным, что он вновь поправляется и что поэтому можно вполне надеяться на его выздоровление. Мощи или кости святых они опускают в воду или водку, которую дают пить больному. Это обстоятельство заметил и Поссевин: см. «De rebus Moscoviticis», p. 5.

Некоторые

богатые люди, находясь на одре болезни и замечая, что приходит время помирать, принимают причастие, а затем принимают монашеский чин, дают себя постричь, помазать и надевают монашеское одеяние. Такой человек, принявший серафимские одежды (как они их называют), в течение восьми дней не может принимать ни лекарства ни пищи. Они говорят: теперь он уже находится в чине святых ангелов. Если окажется, что подобный больной, против ожидании, выздоровеет, то он должен сдержать свой обет, развестись со своей супругой и идти в монастырь.

Глава LXIV

(Книга III, глава 31)

О погребении их покойников

Что касается похорон у русских, то таковые происходят, как и все их публичные действия, с весьма многими церемониями. Как кто помрет, сходятся ближайшие друзья его и помогают женщинам чрезвычайно громко выть и вопить. Они становятся кругом трупа и спрашивают: «Отчего он умер? разве чувствовал он недостаток в еде, питье, одежде или чем-либо подобном? разве жена его недостаточно была хороша, молода, прекрасна и верна?» и т. д. Эти же жалобы повторяются у могилы, где предполагается зарыть данное лицо. Нечто подобное происходит на могилах в определенное время года, как о том подробнее рассказано выше.

Тотчас же посылают за священником и дарят ему пива, меду и водки, прося помолиться за душу умершего, чтобы ей было хорошо. Труп моют, одевают в белую полотняную одежду, надевают ему башмаки из тонкой красной кожи, кладут руки крест-накрест и затем кладут его в гроб (таковые продаются у них открыто во многих частях города; они срублены из целых деревьев и различной величины), после чего накидывают на гроб покрывало, иногда — кафтан покойного. Гроб приносят в церковь, и если покойник был человек знатный, то он остается в церкви зимой в течение 8 дней. Здесь священник ежедневно окропляет его святой водой, окуривают его миррой, поет при этом и служит заупокойные обедни за души усопших.

Вынос тела происходит таким образом. Покойника несут 4 или 6 человек; если умерли монахиня или монах, то монахини и монахи должны нести гроб. Перед покойником идут несколько закутанных женщин из числа ближайших друзей покойника, поднимая весьма жалкие вопли и крики. Иногда они громко кричат, иногда они несколько останавливаются, то они опять начинают причитать и жалуются на слишком раннее отшествие их друга, говорят, что лучше было бы, если бы он пожил дольше, так как он был человек благочестивый и дорогой для них. В то же время несколько попов, идущих впереди покойника и за ним и несущих иконы и кадильницы, поют что-то, причем в их пении можно разобрать лишь слова: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный».

За покойником следуют ближайшие друзья и добрые знакомые, притом без всякого порядка, целой гурьбой. У каждого в руке по восковой свече. По приходе их к могиле и по установке покойника на место, гроб раскрывается и на покойника еще раз кадят. Над ним держат икону, которую он, в честь своего святого, особенно почитал, священник читает молитву и часто повторяет следующие слова: «Господи, помяни эту душу»; кроме того, читаются еще и некоторые изречения по чину греческой литургии. Оставшаяся вдова в это время стоит у тела и ее печальный крик еще раз раздается с повторением вышеприведенных вопросов». Потом друзья, вместе с ней, подходят к гробу, целуют его, а иногда, под конец, и самого покойника и затем отступают в сторону. После этого подходит поп и дает мертвецу паспорт ^[174] в могилу. Этот паспорт за деньги покупается в Москве у патриарха, а в иных местах у митрополитов и архиепископов; в случае же отсутствия этих последних — у попов. Паспорт составлен в таких выражениях:

174

мертвецу паспорт. У Олеария ясно сказано «паспорт» (Pass), и такое название этой грамоты было обычно у иностранцев (ср. «Посольство фон Кленка», 1900, стр. 437). П. Барсов переводит: «разрешительную молитву».