Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию
Шрифт:
14 того же месяца мы продвинулись на три мили дальше к северу и пришли к племени хаджиказилю. По дороге в поле мы встретили часовню, в которой похоронен некий Байрам-Текле-Обаси. Он был во времена шаха Аббаса, когда турецкий паша Джалал-оглы напал на Персию, разбойником; с несколькими сотнями собранных вокруг себя оборванцев он часто с хитростью нападал на турок и почти ежедневно доставлял шаху Аббасу несколько турецких голов. Наконец ему дана была для набегов армия в 12000 человек, с которой он, пожалуй, больше зла сделал неприятелю, чем шах с своим главным войском. За это шах освободил его от наказания, сделал князем и подарил ему несколько деревень в этой местности.
Мы вновь расположились в круглых пастушьих хижинах [кибитках]. Поздно вечером, едва успев прилечь, мы услышали несколько выстрелов, которые быстро следовали один за другим. Мы подумали, что это измена или нападение, — и поспешно собрали наш багаж, устроили бруствер и приготовились к обороне. Однако оказалось, что русский посланник, Алексей Савинович, расположившийся на расстоянии выстрела от нас, поднял эту стрельбу, чтобы напугать посла Брюг[ге]мана и посмотреть, как он будет вести себя. Он объяснил потом свой поступок тем, будто устроил стрельбу в честь посла, полагая, что это — день рождения Брюггемана.
15 того же месяца мы прошли через степь восемь миль и расположились лагерем в четверти [мили] пути от реки Аракса. Мы бы вошли и в Джават, где в предыдущий раз мы останавливались, если бы там не поместился Аребан, хан шемахинский, со всем своим двором, заняв все помещения. Он и следующий день пробыл там, так что мы остались поэтому на месте.
Мы от Аребана, по приведенным выше причинам, не ожидали особой дружбы и благодеяний. Он, однако, пока мы были в его области, все время был к нам очень любезен и делал нам добро. Всю вину в недоразумениях, возникших у нас с ним, он свалил на бежавшего у нас персидского толмача Рустама, который часто передавал ему от нас враждебные ему речи. По его словам, переводчик, вероятно, то же делал с его речами у нас; он грозил его поэтому обезглавить, как только удастся его схватить. Когда хан услышал, что мы вновь пришли к Араксу, он послал знатнейших своих слуг, чтобы принять нас и поднести нам три меха хорошего вина, которые нам были очень приятны, так как в этот, как и в предыдущий день, у нас угощения было ценного. С посланными от хана прибыл также наш бывший в Ардебиле мехемандар Неджеф-бек, чтобы посетить нас; он подарил послам прекрасную персидскую гончую собаку и очень весело беседовал с нами.
Глава LXXXVII
(Книга VI, глава 7)
Сообщение о реках Араксе и Куре и о поездке в Шемаху
17 того же месяца мы вновь собрались в путь и перешли через важную реку Араке, через которую у Джавата наведен был корабельный [понтонный] мост, у них именуемый джиср. Мост этот ежегодно весной в июле месяце, когда вода разливается, должен сниматься, так как река тогда выходит из берегов и заливает соседнюю плоскую низменность на милю и более водой; в это время никто не может путешествовать этим путем.
Остановиться несколько на этой реке и подробнее поговорить о ее качестве, мне дают повод географы, которые частью помещают ее в правильной местности, но неточны в подробностях, частью же сбиты с толку. Квинтом Курцием, так как он упоминает реку Араке в двух разных местах в различном смысле: он говорит, что река эта находится в области Персиде и течет к полудню (кн. V), а в то же время он (кн. VII, гл 5) и в особенности Плутарх в биографии Помпея (стр. 636) и Марка Антония (стр. 939) пишут, что Аракс через Мидию впадает в Каспийское море. Страбон, в данном случае, следует Курцию в однородных и полных сомнений речах (кн. XI и XV). Радер в комментарии к Курцию старается примирить эти с виду противоположные мнения и говорит, что река Мед, в которую Араке впадает, сначала, должно быть, имеет направление от полуночи к полудню, но потом поворачивается и в сторону полуночи впадает в Каспийское море. Это рассуждение его, однако, также не разрешает вопроса. Невозможно, чтобы река от Персеполя могла течь, совершая такие изгибы и переходя через чудовищный, во много миль шириной, Тавр, посередине пересекающий страну персов или даже всю Азию «непрерывным хребтом», как говорит Курций в указанном месте. Истинное сообщение об этом таково: имеются две различных реки, именовавшиеся Араксом; одна из них в Мидии, другая в Персиде. Ортелий это хорошо усмотрел и указал в следующих словах в своем «Thesaurus geographicus» при упоминании истинного Аракса: «О другом Араксе упоминают Страбон в кн. XV и Курций в кн. V». Последнюю реку, протекающую мимо города Персеполя (ныне Шираз), войскам Александра угодно было назвать Араксом подобно тому, как Александр назвал реку Яксарт, на границах Скифии, Танаисом, а восточную часть Тавра — Кавказом; см. об этом у Страбона, кн. II, стр. 348, § 30.
По каким причинам и в каком убеждении это им сделано, о том можно прочитать у Радера и в других комментариях.
Означенная река в Фарсии в настоящее время, ради большого чуда, здесь будто бы совершенного Али, называется Бендемир; она у Персидского залива впадает в большое открытое море. Возможно, что река по имени Мед и соединяется с этой рекой, так как, по словам персов, несколько небольших рек впадают в Бендемир. Возможно поэтому, что, как полагает Радер, слова Курция «а шаге ad meridiem versus» должно читать «ad mare merdiem versus», т. е. что Мед с означенным Араксом направляется к югу. Что касается настоящего Аракса, через который мы перешли в Моганской [Муганской] степи, то он и в настоящее время сохраняет название Аракса, происходящее, может быть, как полагает Евхстатий [Евстафий], от греческого «срываю», так как он, имея сильное течение, в иных местах срывает горы и почву и поэтому везде имеет высокие и подмытые берега. Он вытекает в Армянских горах за высокими горами Арарат и принимает много притоков, из которых важнейшие: Карасу, Зенки, Керни, Арпа. У Карасу русло его глубоко врыто в почву; вскоре за тем, недалеко от Ордабата, он со страшным шумом, который слышен более чем на расстоянии мили, ниспадает с очень высокого водопада в область Мокан. Мокан, если сравнивать его с Арменией и Ширваном, расположен очень низко. В этой области река совершенно тихо течет к морю, и за Джаватом, в 6 милях от моря, соединяется с рекой Курою или Киром (Кюр), имеющей ту же длину и текущей с северной стороны из Георгии (Грузии) или, как зовут ее ныне, Гурджистана. Как видно отсюда, Кура и Аракс не имеют, согласно с описаниями Птолемея и других, отдельные друг от друга устья в море. Со мной согласны все, что ходили этим путем, особенно же англичанин Картрайт, пишущий в своем описании путешествия: «Кура, по принятии многих притоков, впадает в Араке и вместе с ним вливается в Каспийское море». Если бы Кирополь был тем, чем в настоящее время является Шемаха, как полагают комментаторы к Птолемею, в особенности же Магин, и как, пожалуй, вытекает из показанных Птолемеем градусов широты, то нужно бы обе эти реки расположить не выше Кирополя, а ниже его, к югу. Место стечения их, именуемое у туземцев «Каушан», мы нашли, как уже выше сказано, под 39°54', а Шемаху под 40°51’ сев. шир., следовательно, на расстоянии 13 миль друг от друга, так как они под тем же меридианом; это пространство мы и прошли сами, найдя именно такое количество миль. Кроме того, по эту сторону Шемахи, на протяжении 9 или 10 дневных переходов, так же как и по ту сторону, во всем Гиляне нет особенно большой реки (все имеющиеся вытекают лишь из гилянских гор), которую бы можно было отождествить [с древним Киром, если посчитать Куры]. К тому же Шедаха не лежит, как говорится о Кирополе, близко к морю, но в двух днях пути от него, если идти прямо. Отсюда видно, что древние писатели сильно ошибались относительно этой местности и рек; я счел необходимым напомнить об этом в угоду любителям географических предметов.
Означенного 17 февраля мы вступили в Джават и были встречены и обильно угощены мехемандаром, назначенным от хана и оставленным им в городе. Мы направились в прежние наши квартиры и оставались в них в течение следующего дня. Это место получило свое название от арабского «джавас», что значит «переход», так как здесь имеется переход через реку, где каждый желающий перейти с той стороны обязан показать свой паспорт, чтобы не мог тайком пробраться кто-либо из турок — их неприятелей.
19 февраля мы проехали еще 8 миль дальше, большей частью по пустынной, поросшей тонким тростником местности, вплоть до Шемахинских гор, где для нас были раскинуты три аладжух или круглые хижины [кибитки]. По дороге умер наш живописец Дитерих Ниман из Бокстегуде; после того как он был болен четырехдневной лихорадкой, он получил дизентерию и через 4 дня умер от нее; смерть застигла его на телеге, в дурную погоду, 22 того же месяца мы похоронили его в городе Шемахе на армянском кладбище с подобающими почестями. Это был благочестивый, тихий, богобоязненный и в искусстве живописи весьма знающий человек; ради его искусства шах персидский хотел взять его к себе на службу на несколько лет, но так как он видел судьбу часовщика Рудольфа Штадлера [зарубленного персами за убийство проникшего к нему в квартиру вора-мусульманина и за нежелание обрезаться и принять мусульманство], он не захотел остаться. Аребан также сильно жалел его, так как он получил от него несколько прекрасных живописных картин и охотно имел бы и самого его у себя.
20 февраля мы очень рано поднялись и взобрались вновь на Шемахинские горы, которые поднимаются к востоку со стороны моря, протягиваясь к Куре в виде полумесяца. Их зовут здесь Ленгебус-дахи по названию расположенной на высоте направо деревни Ленгебюс. На этот раз дневной переход нам был неприятен, так как не только погода была дождлива и очень холодна, но и дорога была скользка, грязна и вязка, так что казалось, точно мы из лета опять идем в зиму. Послы с теми из свиты, у кого были хорошие лошади, еще среди дня прибыли в город; другие же пришли только поздно вечером, а некоторые притащились лишь в полночь. Часть багажа запоздала более чем на восемь дней, так как нагруженные им верблюды не могли взобраться на столь крутую гору по скользкой дороге.
Хан вновь велел предоставить нам у армян прежние помещения, где мы приветливо были встречены нашими хозяевами.
Глава LXXXVIII
(Книга VI, глава 9) [301]
Путешествие от Шемахи до Дербента и затем до границы Персидского царства
30 марта мы собрались в путь из Шемахи, причем хан и калентер с несколькими всадниками следовали за нами из города, заставили еще раз присесть с ними в открытом поле и угощали. Любезно простившись с нами, хан опять со своей свитой вернулся в город, а мы направились в Пюрмара(а)с, куда прибыли к вечеру, проехав добрых три мили.
301
Опущена опять глава с описанием пребывания в Шемахе. Из ее содержания стоит лишь отметить следующие факты: 1 марта пославник Романчуков праздновал банкетом день рождения великой княгини, т. е. царицы Евдокии Лукьяновны 22 марта в армянской церкви в Великий четверток происходило омовение священником правых ног мужчинам и правых рук женщинам. 26 марта армяне одновременно праздновали Новый год и Пасху. К неудовольствию Романчукова, хан в этот день, устроив банкет, приказал армянам содействовать торжественности его, вынося из церквей к ханской палатке хоругви, иконы и крест.
В последнее число марта, рано утром, в 8 часов, мы все опять тронулись в путь и прошли 6 миль по очень высоким горам, где в течение целого дня не видели ни одной деревни, пока вечером не заметили деревню Кохани, в долине, где мы и остановились на ночлег. 1 апреля мы вновь по высоким горам и глубоким долинам сделали семь миль, вплоть до деревни Бахель, обыкновенно, ввиду плодородия местности и роста пшена, весьма здесь изобильного, именуемой Суррат.
2 того же месяца мы оставили горы и пришли в равнину, в четверти пути от моря, прошли мимо высокой горы Бармах и недалеко от моря увидели нефтяные колодцы.