Ополченец
Шрифт:
Уже через полчаса витая бронзовая ручка двери дрогнула. Тихо, осторожно пошла вниз. Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы можно было посмотреть, что происходит в комнате. Потом открылась шире.
Тот, кто ломанулся внутрь, по сторонам оглядываться не стал. Сразу бросился к моей кровати. А в следующую секунду мне в спину воткнули кинжал.
— Ай-яй-яй, — пожурил я. — Спящего! Нехорошо.
Обалдевший Мандест развернулся. Я шагнул к нему из-за двери, за которой стоял. Ухватил руку, держащую кинжал, вывернул за спину.
Мандест ошалело смотрел на лежащую
Напротив кровати стоял комод. Над ним висело большое зеркало.
— Значит, так, — сказал я. Подвёл Мандеста к комоду. Теперь видел его рожу в отражении. — Обвинение зачитывать не буду, сам всё знаешь. Приговор оглашать — тоже. Тут уж совсем идиотом надо быть, чтобы не догадаться.
— Не губи! — всхлипнул Мандест.
— Уже было. Повторяешься. Знаешь, самое смешное в том, что я тебя правда отпустил бы. Если бы ты сразу свалил и никогда больше на моём пути не попадался, я бы про тебя просто забыл. То, что ты дядю отравил — это ваши с ним разборки. Лично я этого дядю в глаза не видел, и неизвестно ещё, какой у нас разговор получился бы, если бы живым застал. Он меня, так-то, умертвить завещал. Лежачего, недееспособного. Тот ещё гусь. Но ты — ты этому дяде сто очков вперёд дал. Когда меня за идиота держат, сперва отравить пытаются, а потом заколоть во сне — тут мне уже совсем неприятно.
— Не губи! — повторил, как заевшая пластинка, Мандест.
Он меня, кажется, не слышал. И не слушал. Решил, видимо, что если один раз проканало — то вот она, волшебная кнопка. Стоит сказать «Не губи!», и его опять отпустят. А он отряхнётся, причешется и попробует меня убить как-нибудь по-другому.
— Дурак, — вздохнул я.
Мандест, видимо, решил, что этот вздох — признак ослабления внимания. И что есть силы двинул ногой назад, целясь мне по колену. Не попал, но из захвата вырвался. Схватил стоящую на комоде каменную вазу, попытался огреть меня по голове. Если бы сумел — от головы бы мокрое место осталось. Но история, как известно, сослагательных наклонений не знает. От удара я уклонился.
А кинжал с золочёным набалдашником вошёл в сердце Мандеста точно и аккуратно.
Я, не вытаскивая лезвие, потащил обмякшее тело к двери. Нужно было вынести его из дома, пока кровь не потекла на пол. А то некрасиво получится.
* * *
Мандеста я вытащил через чёрный ход на задний двор. Сам вернулся в дом. Он был пуст — прислуга, прибрав со стола, утекла к себе во флигель. Хозяин спит, а готовить ужин, видимо, пока рано. Рядом с кухней я обнаружил каморку без окон, тот самый чулан. Дверь чулана была распахнута настежь.
Ну, ожидаемо. Какие-никакие, а мозги у Мандеста были. И лакей, опять же, на свободе остался. Я, собственно, распорядившись запереть этого говнюка, и не рассчитывал, что замок его удержит. Просто хотел окончательно убедиться
Данилу я нашёл возле каретного сарая. Парень рубил дрова. Крепкий детина, лет на пять постарше меня.
— Идём со мной, — позвал я.
Что мне понравилось в усадьбе Давыдова — все её обитатели признали во мне хозяина сразу, без малейшего сомнения. Трёх часов не прошло, а я тут уже распоряжаюсь, как у себя дома.
Данила исключением не являлся. Молча отложил топор и пошёл за мной. Увидев Мандеста с торчащим из груди кинжалом, сказал:
— Угу.
— Упал, — объяснил я. — Неосторожное обращение с оружием.
— Это мы понимаем, — кивнул Данила. — Ясное дело, что упал. А вот как этот прохиндей из чулана выбрался?
— Ну, так чулан, поди, не каземат, не под то строился.
— Ох ты ж. — Данила хлопнул себя по лбу. — Точно! Я и не подумал, что открыться сумеет. Надо было караулить, да? — Он виновато посмотрел на меня. — Не серчайте, ваше сиятельство!
Не похоже было, что смерть Мандеста Данилу огорчила. А вот моё возможное недовольство — вполне. Это, видимо, другое.
— Если бы надо было караулить, я бы так и сказал, — успокоил я. — Ты не виноват. Подумай лучше, куда его девать.
— Сейчас лопату принесу.
Глава 7
Мандеста мы закопали в овраге позади усадьбы. Работали вдвоём, управились быстро. Закончив, присели отдохнуть.
— Тама, в усадьбе, егойный лакей остался, — обеспокоенно сказал Данила.
— Ничего. Я скажу, что хозяин сбежал из-под замка. Не думаю, что после этого лакей надолго задержится.
— Это хорошо. Главное, чтобы у вас с того неприятностей не случилось.
— Не случится, не беспокойся… Слушай, Данила, — заинтересовался я. — Ты меня ещё утром знать не знал. А сейчас переживаешь. Труп закопать помог. Это как, вообще?
— А чего ж не помочь? Нешто лучше бы было, кабы этот гусь надутый в усадьбе хозяином стал? Покойный граф Алексей Михалыч его терпеть не могли. Лучше, говорили, всё имущество казне государевой отписать, только бы этому прохвосту не досталось. Да не успели, видать. А этот, как Алексей Михалыч помер, только что до потолка не запрыгал. Рожу скорбную изображает, а сам рад-радёшенек! Тьфу. И то, что усадьбу с молотка пустит, сразу сказал.
— Я про усадьбу вообще ничего не говорил, — напомнил я. — Может, тоже собираюсь с молотка пустить?
— Не, — решительно отмёл Данила.
— Почему это?
— Потому что доброго хозяина сразу видать.
— Это я-то добрый? — Я выразительно посмотрел в сторону закопанного Мандеста.
— А чего ж нет? Кабы вы не добрый были, так, поди, руки об этого прохвоста марать не стали бы. Это ведь он их сиятельство загубил? Верно я понял?
— Верно.
— Ну, вот. Были б вы побоязливее, так государеву службу вызвали бы. Урядника, или ещё кого. А у тех, пока суд да дело, этот, глядишь, откупился бы. А вы — раз! И теперь уж пускай от святых угодников откупается.