Опороченная (Карнавал соблазнов)
Шрифт:
Рыцари Эйрика и прислуга не проявляли неуважения. Более того, некоторые, казалось, были готовы вскочить и ринуться на ее защиту, если кто из гостей посмеет открыто ее обидеть. Очевидно, памятуя о том ужасном пиршестве, на сей раз Эйрик наказал своим людям выказывать ей уважение, подобающее хозяйке и жене.
А вот высокородные гости были свободны от таких обязательств. Когда Идит прошлась по их рядам, наполняя кубки медом и пытаясь завязать легкую беседу, ей ясно дали понять, что скандальное прошлое никуда от нее не денется.
— Леди Идит, теперь, выйдя замуж, ты будешь являться
Идит пожала плечами:
— У меня нет особого желания бывать при дворе короля Эдмунда, хотя говорят, что ученые и художники, которых он собрал из разных стран, весьма интересны.
Одна леди процедила:
— Да, недаром говорят, что для женщины ты слишком любишь книги. — Замечание прозвучало довольно едко, и некоторые женщины засмеялись, словно услышали что-то комичное.
— Но леди Идит, — продолжала Альгит, — разве нет и иных причин являться ко двору, не только чтобы получать пищу для ума? К примеру… — Она небрежно взмахнула белой ручкой, словно не решаясь продолжать.
— К примеру — что? — с подозрением спросила Идит ледяным голосом.
— Ох, ну, скажем… чтобы возобновить прежние знакомства.
Идит поняла, что Альгит намекала на отца ее ребенка и слухи о ее скандальной связи с неким знатным человеком. Неужели про это никогда теперь не забудут? И не простят? Очевидно, заявление Эйрика о своем отцовстве никого не убедило.
— Альгит, давай будем совершенно искренними друг с другом. — Идит произнесла это с нарочитым терпением, как мать разговаривает с бестолковым ребенком. — Много лет назад я имела несчастье поддаться обаянию красивого мужчины. — Что ж, это нельзя назвать совершенной ложью. А про то, что этим мужчиной был Стивен, а не Эйрик, можно и умолчать. — Мое глупое сердце привело к рождению моего сына Джона, которого я просто обожаю. Вы можете, если вам угодно, предполагать, что я томлюсь по какому-то там мужчине, но я все же надеюсь, что мой брак положил конец этой истории. Вероятно, мое сердце кое в чем по-прежнему неразумно, например, не принимает в расчет подлость душ у некоторых людей. Идит обвела глазами высокородных дам, давая им понять, что она адресуется к каждой из них со своим обвинением. Лицо у Альгит стало ярко-красным, а подбородок надменно вздернулся в знак того, что мнение Идит ей глубоко безразлично, однако у других хватило совести пристыженно опустить головы. Одна из них даже тихо пробормотала:
— Прими мои извинения, леди Идит.
С достоинством прошествовав мимо них, Идит спустилась с помоста, и тут к ней подошел Вилфрид. На красивом его лице лежала тень беспокойства.
— Леди Идит, мой повелитель просит, чтобы ты немедленно поднялась к нему в спальню. Он должен с тобой поговорить. А я останусь и буду развлекать гостей.
Охваченная тревогой, она торопливо поднялась по лестнице и направилась по освещенному факелами коридору в спальню к своему супругу. Скорее всего, ее приглашение каким-то образом связано с гонцами от короля Эдмунда и не сулит ей ничего хорошего.
Постучав, она вошла в большую почивальню и невольно заморгала, давая глазам привыкнуть к дымному полумраку. Несколько свечей, а также дымящие факелы, воткнутые в гнезда в степе, еле-еле освещали обширную комнату, а в этот теплый майский день огня в очаге не было.
Привыкнув к темноте, Идит ахнула и отступила к двери.
Эйрик стоял босой и с голой грудью, в одних туго облегающих штанах, да и те были низко приспущены на бедрах. Широкие плечи и крепкая грудь, покрытые шелковистыми волосами, переходили в узкую талию и такие же узкие бедра. Плоские коричневые соски посреди крепких мышц привлекли ее внимание, и Идит ощутила странную пульсацию в своих грудях.
Выросшая в замке среди воинов, она видела множество мужчин в разной степени оголенности. Но ее новый супруг был редкостным образцом красоты, она была вынуждена это признать.
Она попыталась сосредоточиться на чем-нибудь другом. Эйрик разговаривал с братом, а его оруженосец тем временем раскладывал нижнюю рубаху из мягкой ткани, панцирь из подвижных звеньев с таким же подшлемником и наколенниками, кожаные башмаки с ремнями крест-накрест, шлем и щит с выбитым на них вороном и всякие другие необходимые для воина вещи.
Не успела она поинтересоваться, что означает эта выкладка рыцарского снаряжения, как до слуха ее донеслось:
— Поцелуй меня, дорогая.
— Что?! — задохнулась она от возмущения и оглянулась на Эйрика, стоявшего возле темного алькова. Видимо, он только сейчас заметил ее появление.
— Покажи мне свои ноги.
— Что ты сказал? — с каменным видом процедила Идит, оскорбленная тем, что он потребовал от нее такое непотребство, да еще при оруженосце и брате. Вот оно, начинается.
— Поцелуй меня, дорогая.
— Целуй себя сам, проклятый олух, — воскликнула Идит, и лицо ее запылало от возмущения. «Пьян он, что ли?» — подумала она. Его голос звучал со странной хрипотой.
Эйрик и Тайкир разразились хохотом. Она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, отвечая на их веселье надменной гримасой.
Когда наконец Эйрик в изнеможении рухнул на кровать, а Тайкир стал вытирать глаза кистью ладони, Идит увидела за их спинами просторную золоченую клетку, в которой сидела большая птица, сверкавшая ярким многоцветьем.
— Ох! — просияв, воскликнула она, подходя ближе. На рынке в Йорке ей доводилось любоваться такими экзотическими птицами, привезенными с Востока, правда, лишь издали.
— Подлая баба! — пронзительно закричала птица. — Поцелуй меня в зад!
При этих грубых словах Идит пораженно ахнула, отскочила и повернулась к братьям:
— Что это еще за существо с бранным языком? Чье оно?
— Твое, — рассмеялся Тайкир и похлопал ее по плечу. — Это мой свадебный подарок для тебя.
— Для меня? — нерешительно переспросила Идит, не зная, восторгаться ли таким подарком или возмущаться. — И что я буду делать с этой бранчливой птицей? Это ты научил ее так сквернословить?