Опричник. Том 2
Шрифт:
Честно говоря, такой поворот совсем не укладывался в моей голове, а потому я не поленился воспользоваться коммуникатором и связаться с оставшейся в нашей «походной» спальне женой. Продолжать этот странный разговор без неё я не собирался. Тем более, в салоне, где в любой момент могли появиться другие ученики. Вот уж чего я меньше всего хотел, так это выносить подобные нюансы наших личных отношений на обозрение… ну, не посторонних, конечно… ни одного из присутствующих в баронском вагоне людей, кроме разве что стюарда Альберта, я, конечно, чужим не считаю. Но и допускать их в свою
— Ну почему женщины могут хранить тайны, лишь в компании подруг, а? — вопросил я плафон над своей головой, заметив взгляд Елизаветы, выскользнувшей из нашей с Олей каюты аккурат в тот момент, когда мы с близняшками одолели подъём на второй этаж и вошли в коридор, ведущий к каютам пассажиров.
— Ты о чём, Кирилл? — тут же состроила недоумённую гримаску Посадская, уже взявшаяся за ручку двери, отведённого ей и Марии купе. Официально… поскольку совсем недавно я собственными глазами видел, как Лёня перетаскивал многочисленные чемоданы Вербицкой к себе. Под неусыпным контролем невесты, разумеется.
— О том, что ты сейчас же дашь слово молчать о теме беседы, состоявшейся между тобой и Ольгой в нашей с ней каюте, — потребовал я, в упор глядя на Лизу. Посадская на миг замерла, но, очевидно, вспомнив некоторые события, происшедшие во время нашего пребывания в бункере «Девяточки», смущённо потупилась.
— Обещаю, — буркнула она и, шмыгнув за дверь своего «номера», тут же заперлась изнутри. Я что, такой страшный?
— Есть немного, — неожиданно подала голос Мила. Ну вот, теперь ещё и вслух заговорил, оказывается. Нет, определённо, вываленные близняшками новости изрядно пошатнули моё спокойствие. Явно.
— Кхм, ладно… — пробормотал я и, мотнув головой, двинулся на встречу с Ольгой, чьё волнение я довольно отчётливо ощущал, несмотря на разделявший нас добрый десяток метров и дверь каюты. Впрочем, близняшки тоже не были образцами невозмутимости и чтобы понять это, мне даже эмпатия была не нужна. Потряхивало сестёр Громовых неслабо.
— Так, Мила, Лина… прекращайте вибрировать. А то сейчас и я нервничать начну, а четыре волнующихся сильных эфирника в одном вагоне, это не то, что способствует долгой жизни остальных пассажиров поезда.
— Четыре? — любопытство Малины Фёдоровны всё же пересилило. Ну кто бы сомневался?
— А ты думаешь, Ольга сейчас не волнуется? — ответил я вопросом на вопрос и, не став дожидаться реакции сестёр, подтолкнул их к двери нашей каюты. — Заходите.
Ольга волновалась, да. Это было очевидно. Но, судя по эмоциям, проскальзывавшим в мареве этого волнения, в своей позиции жена была уверена. По крайней мере, именно такое ощущение у меня создалось. И это… это просто вгоняло меня в ступор. Ну не понимаю я этого. Не по-ни-ма-ю!
Может, я слишком консервативен, может быть, надо мной слишком сильно довлеют принципы и моральные установки, привитые прежним миром, но принять факт, что здесь жена может сама подталкивать своего мужа к отношениям, и отношениям серьёзным с другими женщинами, мне было… как минимум, непросто. И если бы не наша с Ольгой взаимная эмпатия, я бы, наверное… да нет, скорее всего, в этот момент усомнился бы
А ещё, как я ни пытался прочувствовать сейчас эмоции жены, я не находил в них ни единого намёка не то что на ревность в отношении сестёр Громовых, но даже тени злости или гнева! Сам я таким «бескорыстием» в чувствах к жене похвастать точно не мог. Что сама Оля прекрасно понимала и принимала. И вот это сочетание несочетаемого меня даже пугало… немного. Впрочем, разговор с женой на эту тему можно было отложить, и потому я решил сосредоточиться на том, зачем мы, собственно, и собрались.
— Зачем тебе это? — задал я Оле вопрос, когда мы расположились за небольшим откидным столиком у окна, тут же сервированным ею для небольшого чаепития. Благо, всё необходимое для него, нашлось тут же во встроенном в переборку шкафчике.
— Не мне, — без всяких пояснений с моей стороны, Оля моментально поняла смысл вопроса. А в ответ на состроенную мною вопросительную гримасу, пояснила: — Нам. Семье. Николаевым-Скуратовым. Может быть, ты подумал, что я шутила, рассказывая о законе, позволяющем некоторым боярам брать нескольких жён. Так вот, я не шутила. Такой закон действительно есть, его положения входят отдельной главой в Уложение о правах и обязанностях боярства служилого и владетельного, и называется она «О мерах вспомоществования родам оскудевающим». Закон старый, конечно, но не отменённый и действия своего не утративший. Более того, он входит в так называемый Белый Извод, сборник древних законов подтверждаемых каждым восходящим на престол Государем Российским и его Коронационным Собором. То есть, отнести этот закон к устаревшим нельзя.
— Ну… допустим, — кивнул я. — Но дозволение брать нескольких жён, это ещё не обязанность. Не так ли? И ты так и не ответила на мой вопрос. Зачем это тебе?
— Дозволение, да, — Оля фыркнула и, набрав что-то на коммуникаторе, кивнула на мой вздрогнувший браслет. — Читай, я тебе выдержку прислала.
Читаю. И всё равно не понимаю. Поднимаю взгляд на Ольгу. Та не выдерживает, и, развернув передо мной и молчащими близняшками экран своего коммуникатора, тыкает пальцем в один из пунктов. Если переводить всё в нём сказанное на нормальный русский язык, то получается вполне обыденная фраза: Род не считается угасающим, если в нём насчитывается не менее десяти представителей в двух поколениях. И?
— Не понимаешь? — с сочувствием в голосе и эмоциях, спросила меня Мила, одновременно кладя ладонь на руку отчего-то начавшей закипать, и, кажется, уже готовой взорваться Оле. Та глубоко вздохнула в попытке успокоиться.
— Десять, Кирилл! — всё-таки не справилась с собой Ольга и, вскочив с места, принялась мерить не такую уж большую каюту шагами. — Это значит, что мне нужно родить восьмерых детей! Восьмерых! Только тогда род Николаевых-Скуратовых перестанет считаться скудеющим. И то, лишь до тех пор, пока наши дочери не выйдут замуж!