Опрокинутый рейд
Шрифт:
Мануков встревожено уставился на Никифора Матвеевича:
— Тамбов? Вы его заняли? Никифор Матвеевич подбоченился:
— А как вы полагаете, господа? Что мы тут — шутки шутить? Эх, господа! Знаете, как мы через фронт шли? Поверите? Полевые кухни и те было приказано не брать с собой. Мой интендант всполошился: «Чем казаков кормить?» — «Воздухом, — отвечаю, — который будет на скаку в глотку врываться». А воздух-то жирненький… Зато теперь красные думают, что мы за сутки двадцать верст пройдем, а мы — семьдесят! Сто! Ищи! Догони!.. Одно непонятно: откуда
Он умолк, смешавшись, как человек, который сгоряча сболтнул лишнее.
— Та-ак, — в наступившей тишине протянул Мануков. — И сколько вы в Тамбове раздали, скажем, зерна?
Никифор Матвеевич кашлянул в кулак, пригладил усы:
— Мелочного учета не ведем. Приказано отдавать все — отдаем. Но пока стояли в Тамбове, мой интендант стал брать на нужды полка по сотне с мужицкого воза. Давали с охотой: добра-то каждый раздобывал — только бы увезти! За сутки набрался мешок денег.
Никифор Матвеевич отвернулся к казачьему строю.
«Шашкой от плеча до пояса рубанешь — не охнешь. И спать потом будешь прекрасно, — подумал Шорохов, глядя ему в спину. — А вот разговоры вести… На это ты не очень-то мастер».
— Еще вопрос, — послышался голос Манукова.
С неохотой, не скрывая того, что разговаривать с Мануковым ему надоело, Никифор Матвеевич обернулся.
— Но ведь фронт за вами закрылся. И вас нисколько это не беспокоит?
Мануков простодушно улыбался. Шорохов знал: так он маскируется, задавая самые важные для себя вопросы. Однако Никифора Матвеевича выражение мануковского лица сбило с толка. Он беззаботно махнул рукой:
— Какое там! Вы же проехали.
— В оперативном смысле закрылся, — с нажимом повторил Мануков. — Сужу по звукам стрельбы на флангах. Ночью я слышал.
«Вот как? — про себя удивился Шорохов. — А я тогда думал, ты спишь».
— Ну и что? — ответил Никифор Матвеевич. — Мы-то ведь дальше идем, — он изумленно огляделся вокруг и добавил. — Сколько на фронтах бились! Каких добрых казаков положили! А выходит, только прорвись в красный тыл — и пойдет…
«Так просто? — подумал Шорохов. — Прорваться — и все?»
— Прошу прощенья, — обратился он к Никифору Матвеевичу.
— Бога ради! — отозвался тот.
— Кто мы такие, вам, конечно, известно.
— Да-да. Вызывали в штаб корпуса: «Едут купцы. Окажите содействие».
— Прекрасно. И вот что будет, если кто-либо из нас попытается приобрести у вашего войска трофеи? Хотя бы немного.
— Ни в коем случае. Строгий приказ. Только раздавать.
— Но чем это вызвано?
Никифор Матвеевич снисходительно усмехнулся:
— Вы имели честь служить в армии? — Нет.
— Потому и осмеливаетесь подобным образом спрашивать. Приказ отдан — не рассуждать!
— Но вы сказали, что через фронт шли даже без полевых кухонь.
— Ну… Ну… Не совсем так.
Шорохов понял: Никифор Матвеевич кривит душой, и ему, человеку прямолинейному, это неприятно.
— Но шли-то без провианта. Теперь приходится забирать на
— Помилуйте! Кому платить? Оно у большевиков ничье.
— Но разве не может случиться, что вы заберете на нужды полка долю большую, чем требуется?
— Все проще, — вмешался Мануков. — Вы неправильно ставите вопрос. Вдруг придет приказ выступать. Срочно. Для быстроты передвижения снова с самым облегченным обозом. Опять без кухонь, как изволите говорить.
— Полевых кухонь и сейчас у нас нет, — решительно ответил Никифор Матвеевич. — И не жалеем. При наших-то переходах… Висели бы они у нас, как кила. А все остальное… Мне о таких случаях не докладывали. Право, не знаю. Это забота интендантского офицера.
— Но вопрос можно поставить и шире, — настойчиво продолжал Мануков. — В захваченных вами складах наверняка есть имущество, которое простому народу не нужно, находится за пределами его потребностей. Допустим, детали машин, слитки железа. Судьба их…
Никифор Матвеевич не дал ему договорить:
— Совершенно вас понимаю. Сжечь? Взорвать при отходе? Да-да… Указаний на этот счет нет.
— Позвольте, — вступил в разговор Варенцов. — Уже отходить?
— Нет, господа, нет. Это я к слову… Но обо всех остальных подробностях побеседуйте с Евгением Всеволодовичем, — Никифор Матвеевич указал на лысого офицера, стоявшего тут же. — Он интендант, пользуется полным моим доверием.
Варенцов и Нечипоренко с двух сторон подступили к этому офицеру, однако Никифор Матвеевич распахнул застекленную дверь:
— Господа, завтракать! Святой час. Все дела после.
«Но ведь все это в глубоком красном тылу!» — с отчаянием подумал Шорохов.
После завтрака им показали отведенные для отдыха комнаты.
В той из них, которая предназначалась Шорохову, стояли дубовая кровать, круглый стол, кресла. Но чего ради казаки столь рьяно их компанию опекают? Ведь не личная это заботливость Никифора Матвеевича. Он прямо сказал: «Вызывали в штаб корпуса: „Едут купцы. Окажите содействие“». Полагают, что купечество Дона поможет корпусу закрепиться в захваченной местности? Вошли-то в красный тыл без обоза — значит, намеревались пролететь вихрем, а теперь собираются остаться здесь навсегда? А как еще понять? И народ белоказачью власть принял?
Еще раз оглядев комнату, Шорохов покинул барский дом. Захотелось пойти на прогулку. Кто запретит?
Село начиналось за примыкавшим к дому парком и бедным не выглядело. Дома были крыты соломой, но дворы не жались друг к другу, почти в каждом был колодец, высокие плетневые заборы стояли не покосившись. Из-за них вырывался хриплый лай.
И — нигде ни души.
Шорохов увидел толпу. Она приближалась к селу со стороны леса и чем более отдалялась от него, тем сильнее вытягивалась в узенький ручеек.