Опрокинутый рейд
Шрифт:
— Видели пулю, которой я ранен?
— Так точно, — ответил тот.
— И что о ней можно сказать? Только правду мне, правду.
— Пуля от канадского карабина.
— У красных есть такие?
— Возможно.
— А у наших? — У многих.
— Идите. И прикажите пригласить доктора. У меня жар. Мамонтов уткнулся лицом в подушку.
— Вы полагаете, что стрелял кто-нибудь из своих? — испуганно спросил Родионов.
Мамонтов приподнял голову:
— Дальше уже твоя забота, болван.
К утру самочувствие Мамонтова стало несколько лучше. Но сидеть он не мог. Только стоять
– .. Сводную дивизию — в обход Козлова, на Кочетовку. Туда же штаб корпуса. В первую очередь — интендантский отдел. Хватит им. В Тамбове нахапали. И Сизову без моего разрешения в Козлове не показываться. Одного разговора я ему никогда не забуду. Что ни интендант, то мошенник… Не рассуждать! В Козлов войдут два полка Двенадцатой. Это и лучше, что бой за город ведут не они… Болтовня!
В Козлове никаких партий не будет… Ваша пехота — пакость. Мне безразлично, где она потом разместится. Идите…
Даже донесение, что Козлов занят, поступившее в штаб корпуса около трех часов дня, не улучшило его настроения:
— Еще бы месяц возились. За такие победы — вешать… Более обстоятельно он беседовал лишь с Калиновским:
— И вы с этим господином Мануковым говорили? — Да.
— Что же он на ваш взгляд?
— Вполне солиден.
— И полез в прифронтовую полосу?
— Ему приказано. Возвратится — доложит. Сам он ничего не решает. Впрочем, при масштабах того дела, которое ему здесь выпало собой представлять, одному человеку это и невозможно.
— Где он сейчас?
— На рассвете выехал из расположения Семьдесят восьмого полка. Во время этого разговора присутствовал Родионов. Обиженный за вчерашнее, молча стоял за спиной Калиновского. Вздрогнул, когда Мамонтов к нему обратился:
— В Козлове Мануков должен объявиться не ранее чем через сутки после того, как туда въеду я. То есть лишь завтра во второй половине дня. Обеспечьте.
А Мануков спешил. Куда подевалось его снисходительное добродушие! С самого выезда из усадьбы он требовал от кучера:
— Гони! Подохнут? Туда и дорога! Гони!
Он обещал ему пятьсот рублей, если удастся сегодня же въехать в Козлов. Ругань, крики, хлопанье кнута раздавались беспрестанно.
Все эти усилия ничего не дали. Негде было сделать подмену. К вечеру лошади останавливались для отдыха перед каждым подъемом. До Козлова не дотянули верст двадцать. В одном из сел устроились на ночлег. Гостеприимство оказал местный священник, высокий полный старик. Разговаривал он с трудом, в движениях был медлителен, беспрестанно улыбался. Дом его стоял в саду. При розовом свете начинающегося тихого вечера и сам этот дом, и раскидистые деревья, и высокая трава под ними, и церквушка на горе поодаль выглядели необыкновенно красивыми. От баньки в нижнем краю сада тянуло дымком… «Рай да и только», — подумал Шорохов.
По той уверенности, с какой в этом доме размещались их кучера, как по-свойски переговаривались они с попадьей, парнями-работниками в холщовых рубахах до колен, Шорохов понял, что и сюда занесло их четверку не случайно. Срабатывала все та же цепочка. От одного подготовленного для них места к другому,
Когда пришло время ложиться спать, выяснилось, что кроватей не хватает. Шорохову и Манукову, как самым молодым в их компании, постелили на полу, на перинах. В духоте августовской ночи ничего не могло быть приятней, но Шорохов оценил и то, насколько продуманно выбрано место для мануковского ложа. Его устроили именно там, где при внезапной стрельбе со двора будет всего безопасней. Сомнений не оставалось. Почти все, с кем этот ростовский торговец сталкивается в поездке, к словам его прислушиваются с величайшим вниманием. Он же из всей их четверки особо оберегаем. Но притом стараются, чтобы Мануков эту заботу о себе нисколько не замечал.
Утром их с пылом уговаривали денек погостить. Во всю старались попадья и священник. Решили вопрос кучера: лошади расковались, у одного экипажа надо менять рессору. Выехать можно только завтра в обед.
Однако потом прискакал верховой. Подковы сразу оказались на месте, рессора исправна. Через час отправились в путь.
И едва отдалились от села, навстречу начали попадаться нагруженные возы. Мешки, кули, тюки одежды, коробки, корзины лежали на них.
Владельцы этого добра хмельно скалились в улыбке, у каждого за спиной торчала винтовка. На попытки завязать беседу, не останавливаясь, отвечали кратко. Мол, катитесь, господа хорошие, подальше.
У моста через неширокую речку, в темном лесу, владелец одного такого воза поил лошадь. На телеге у него кроме мешков были еще две связки сапог и железная кровать с панцирной сеткой.
Их экипаж тоже съехал к воде. Мануков поскорее выбрался на землю, подошел к возу. До Шорохова донеслось:
— Здорово, батя! Бог в помощь! Сразу да столько всего… Из Козлова небось? Да не таись, не таись, мы люди свои.
— А чего мне таиться? — послышался хитроватый тенорок. — Дают, так бери. Власть дает. Хоть и никакая, а власть.
Мануков продолжал:
— Почему же никакая?
— А какой ее назвать, если она будто с неба свалилась?
— Хорошо, если с неба. Значит — от бога.
— Бог-то бог… Там, в Козлове, — мужик заговорил вполголоса, — добра навалом. Пешком только туда не ходи. Ничего не дадут. Еще и по шее врежут. А с возом — грузи да вези.
Мануков нараспев подхватил:
— И когда ж его, родимого, заняли? Козлов-то?.. Вчера? Али позавчера еще?.. Кровать-то откуда? Тоже в Козлове смикитил? Купил али выменял? Одну-то чего же? Али не досталось? Поздненько подъехал? Спал долго. Другие небось так еще накануне…
— Чего прискребаешься, барин? — с вызовом спросил мужик.
— Зачем так грубо, мой милый? — Мануков тоже повысил голос. — Вижу: человек толковый. Уму-разуму хочу поучиться.
— Ступай, ступай себе с богом.
— Я тебе по-доброму, как хорошему человеку…
— Ступай! Мы ваших делов не касаемся… Н-но, пошла!.. Воз, скрипя, сдвинулся с места.
Мануков возвратился к экипажу. Он тихо смеялся и потирал руки.
— Итак, Козлов занят, — он уселся на свое место и накрыл колени кожаной полостью. — Но главное даже не в этом… Как все продумано! Заметьте себе: в мелочах гениальное проявляется гораздо полнее, чем в крупном.