Опрокинутый жертвенник
Шрифт:
Ямвлих вздохнул, вспомнив хитринки в глазах Порфирия, и пошел медленнее.
– Знание о богах идет рядом с нами всю жизнь, с раннего детства и до дряхлой старости. Но знание это превыше всякого рассуждения о них. Можем ли мы, будучи перед лицами богов детьми, встать в своих суждениях с ними вровень? – Ямвлих усмехнулся. – Наш лепет они просто сочтут смешным. Знание о богах – это не то знание, о котором мы привыкли говорить на собраниях и в банях. Оно является через призывание богов, через восходящую к богам теургическую связь, которая превыше всякого суждения. И это неизреченное божественное призывание, эту невидимую нить Ариадны надо всячески чтить и хранить в чистоте. – У Ямвлиха дрогнули ресницы. –
Ямвлих остановился и посмотрел в сизое прокаленное небо. Там, высоко-высоко, еле различимой точкой парил одинокий орел. Теург, увидев его, нахмурился и прикрыл глаза.
– Пусть души касаются богов своими самыми чистыми помыслами, которые они получают от них в дар. Ибо познание божественного не подчинено мирским законам, как, к примеру, колокольный звон во время торговли рыбой на базаре, а существует в душе изначально. Боги же обязательно дадут о себе знамение. Как вот этого орла, который явно нам что-то хочет сказать. – Ямвлих взмахнул белым рукавом туники.
Феодор проследил за движением руки учителя, но так и не смог ничего разглядеть в толще эфира.
– Я не вижу орла, учитель. Но в Риме и в Медиолане я участвовал в общественных гаданиях, на которых жрецы удивительно точно предсказывали не только по полету птиц, но и по звуку их крыльев.
– И что ты скажешь? – прищурил карие глаза великий теург.
Феодор смутился:
– Я думаю, что боги примут наши жертвы благосклонно.
– А я вижу иное. – Ямвлих еще раз посмотрел пристально в небо, опустил взгляд долу и отступил в сторону. – Эта нечистая дорога, – сказал он с расстановкой, внимательно смотря себе под ноги. – По ней только что провезли покойника. Нам надо поискать другую.
Все его ученики недоуменно уставились на каменистую дорогу, как будто на ней могло быть написано, что вот здесь, в этом самом месте недавно провезли мертвеца. Ямвлих посмотрел по сторонам и, увидев между виноградниками другой проселок, перешел на него и зашагал уверенно дальше. Пристыженный Феодор, Евфрасий и Элпидий послушно двинулись за ним, однако Эдесий удержал за плащ брата Евстафия и сказал:
– Учитель, наверное, неосмотрительно доверился столь легкокрылому оракулу. Он так высоко воспарил к богам, что его не увидел даже искусный в гаданиях Феодор. Я уверен, что мы пройдем в Дафну этой дорогой и не встретим по пути ни могильщиков, ни плакальщиц.
Юный Элпидий прислушался к словам Эдесия и встал в нерешительности на полдороге. Сам он бывал в Дафне до этого только дважды, но тогда он ехал с отцом не по этому проселку, а по мощеной дороге стороной. Ямвлих же совсем недавно переехал в Антиохию из Апамеи и еще плохо знал ее окрестности. Юноша посмотрел вслед учителю. Философ шел не оглядываясь. Элпидий подумал: «А все же интересно, кто же окажется прав, учитель или Эдесий?» Его красивые брови сдвинулись, он еще постоял с минуту в нерешительности и побежал догонять друзей-философов. Юношеское любопытство победило, он заспешил по «нечистой» дороге вслед за братьями-каппадокийцами.
Отойдя от учителя совсем недалеко, ученики теурга увидели возницу, который вел им навстречу под уздцы мула, впряженного в пустую повозку. Следом шли несколько мужчин и женщин в темных траурных одеждах, они несли нехитрый поминальный скарб и твердили заупокойные молитвы. За ними с изможденными лицами плелись уставшие флейтисты.
– Эта дорога ведет на кладбище? – спросил Эдесий у возницы, поравнявшись с его повозкой.
– Здесь только один путь к праотцам. И вы идете верной дорогой, – ответил тот невозмутимо.
Элпидий зябко передернул плечами. Слова возницы прозвучали слишком зловеще, совсем как шутка самого Харона. Он глянул в небо, как бы ища в нем ямвлихова орла, и вдруг вспомнил рассказ учителя о гении Сократа. Тогда с Сократом произошло именно так, как сейчас с Ямвлихом: он услышал голос гения, каким путем надо идти, но ученики не послушались его и пошли неверной дорогой, а в конце ее вывалялись в грязи со свиньями. Юноша хотел напомнить этот случай Эдесию, но тот в своем упрямстве оставался неумолим.
– Что, друзья, пойдем скажем умершему «Спи с миром»? – обратился к спутникам Эдесий.
Евстафий неуверенно пожал плечами. Элпидий во избежание несчастия поплевал себе за пазуху и нащупал под туникой яшмовый амулет, на котором с одной стороны был вырезан бог Серапис с таинственной полуулыбкой и хлебной мерой на голове, а на другой – магическая формула: «Серапис Защитник от стрел». Юноша мысленно обратился с молитвой к Серапису и, резко повернувшись, чуть ли не бегом пустился в обратный путь. А Эдесий напротив, не боясь оскверниться и посмеявшись удачной шутке погонщика, начал расспрашивать его о том, как звали покойного, своей ли смертью он умер, или ему кто помог? И это означало, что Эдесию пошло в прок знакомство с философией киников в Афинах.
Когда запыхавшийся Элпидий нагнал неторопливо идущую четверку, Ямвлих по-прежнему вел неспешную беседу. Юный ученик, опустив голову, зашагал рядом с учителем. Ямвлих по-отечески похлопал его по плечу и, как будто на самом деле ничего не произошло, пустился дальше в разговор с Феодором, Сопатром и Евфрасием о сути магической практики. Феодор хитро подмигнул Элпидию, в глазах Евфрасия возник немой вопрос. Юноша, отвернувшись от великого магистра, незаметно кивнул ему.
За беседой о магии они не заметили, как вошли в священную рощу Дафны – рощу Зевса Олимпия и Пифийского Аполлона, окруженную роскошными виллами сановников, и приблизились к скромному дому теурга. Дом Ямвлиха стоял, оттененный лаврами Дафны, на равном расстоянии и от вычурного роскошества вилл, и от блестящей на солнце брусчатой дороги, разрезающей долину за излучиной Оронта. Тень под священными лаврами темнела, словно глубокий грот, и из нее вытекал широкий ручей. Он делал у дома теурга резкий поворот и рушился в водопад высотой в три локтя, разбиваясь внизу о круглые позеленевшие камни. У дверей гостей уже ожидал раб-смотритель ямвлихова дома Евтих, коротконогий и улыбчивый. Гости магистра медленно проследовали за ним в полутемную прохладу дома.
Сноп света падал сквозь квадратное отверстие в потолке на фреску на стене. Он ослеплял на ней Стреловержца Аполлона, стоящего во всей полноте божественного сияния, и из-за этого солнечный бог казался еще более светоносным.
Элпидий заметил, как в лучах света в квадратном проеме блеснула паутинка и медленно опустилась в бассейн с дождевой водой. В доме царила тишина, пахло благовониями и кухней. За тяжелыми шерстяными занавесями угадывались входы в соседние комнаты.
В это время в вестибюле послышался стук дверного молотка, Евтих отворил дверь и впустил отставших. Эдесий сразу же оживленно о чем-то разговорился со смотрителем. Раб провел каппадокийцев через атриум и что-то прошептал на ухо своевольному ученику Ямвлиха. Эдесий удивленно взглянул на Евтиха, достал из прорех плаща монету и незаметно для хозяина сунул ему в ладонь. И, будто ни в чем не бывало, подошел к сирийскому Сократу.