Опрометчивое пари
Шрифт:
Дэмион быстрым незаметным жестом подозвал главного официанта и что-то негромко ему сказал — Санди не расслышала, что именно. Явились помощники, которые забрали все тарелки. В этот же момент разговорчивая поклонница наконец удалилась.
— Я заказал кофе, — сказал Дэмион. — Кто-нибудь хочет десерт?
Габриэла покачала головой.
— Спасибо, я никогда не ем десерты.
— Я тоже ничего не буду, — сказала Санди. — Все было очень вкусно, Дэмион.
Она украдкой посмотрела на мать и увидела морщины боли, которые больше не могли скрыть ни великолепный макияж, ни сила воли.
— У меня завтра прием начинается в семь утра, — соврала Санди. —
— Вечно твоя дурацкая склонность к трезвому и здоровому образу жизни портит всем настроение и ломает планы на вечер! — проворчала Габриэла. — Но, наверное, уже поздно пытаться тебя перевоспитывать.
— О, я не уверен в том, что Санди безнадежна, — непринужденно заметил Дэмион. — За последние пару дней она не меньше трех раз теряла над собой контроль и смеялась неожиданно для себя.
Он подался вперед, продолжая говорить так же спокойно:
— Санди сказала мне, что вам надо решить одну небольшую проблему, Габриэла. Насколько я понял, вам может понадобиться хирург. Одного моего хорошего друга недавно оперировали по поводу острого аппендицита, и врач сделал настолько маленький шов, что его еле можно рассмотреть. Хотите, я узнаю для вас его фамилию? Репутация у него прекрасная. Глаза Габриэлы потемнели от гнева.
— Санди слишком много болтает о вещах, которые ее не касаются, — резко сказала она. — Я на ближайшее время не планирую никаких операций, поэтому мне не нужна фамилия вашего опытного хирурга. Больницы — неподходящее место для людей цивилизованных.
Дэмион отпил глоток кофе.
— Ваш первый фильм был снят в Италии, — задумчиво проговорил он. — А ваш первый американский фильм, где помощником режиссера был Ричард Хоукинс, вышел на экраны год спустя. В скольких фильмах вы снялись с тех пор, Габриэла?
Санди посмотрела на него, удивляясь такой неожиданной смене предмета разговора.
— Я снялась в пятнадцати фильмах, — ответила ее мать. — В пяти европейских и десяти американских.
— Да, это звучит очень внушительно, — заметил Дэмион. — И более того, вы составили себе завидную репутацию не только как любимая публикой звезда, но и как настоящий профессионал, который всегда делает все, что надо. Несмотря на трения с режиссерами и другими актерами, вы никогда не прерывали съемок. Вы никогда не задерживали важные съемки, устраивая истерики, как это делают иные звезды, и никогда не позволяли, чтобы ваша личная жизнь помешала вам исполнить роль с высоким мастерством и профессиональным блеском.
— Это и значит быть профессионалом, — сухо заметила Габриэла.
— Да, — согласился Дэмион. — Вот почему мне очень жаль, что вы готовы рискнуть вашей необыкновенной репутацией.
Взгляд Габриэлы стал ледяным, и она начала вставать из-за стола.
— Похоже, что «Оскар» несколько вскружил вам голову, Дэмион. По-моему, нам пора домой.
Он протянул руку через стол и коснулся ее пальцев, усаживая обратно.
— Габриэла, не сердитесь, но я давно восхищаюсь вашей игрой, и ваша карьера мне не безразлична. Очень мало людей, связанных с кино, имеют такое, как у вас, сочетание природного дарования со способностью интенсивно работать, не жалея ни времени, ни сил. Вы женщина умная и сильная, и можете взглянуть на кое-какие неприятные истины. Игра — чертовски тяжелый труд. Трудный день съемок на натуре может потребовать больше энергии, чем занятия бодибилдингом. Скотт Форман и еще несколько сот человек рассчитывают на то, что и в своем следующем фильме вы будете играть все так же превосходно. Но мы с вами знаем, Габриэла, что они рассчитывают напрасно. Вы не сможете сниматься день за днем в течение трех месяцев, если будете испытывать постоянную боль. Вы несправедливы к своему таланту, когда каждое утро просыпаетесь с мыслью, что, возможно, именно сегодня умрете.
Санди резко втянула в себя воздух, с ужасом ожидая реакцию матери на его слова, но Габриэла только взглянула на Дэмиона и сразу же отвела глаза.
— Похоже, передо мной стоит дивный выбор, — заметила она. — Я могу быстро умереть на операционном столе или отказаться от операции и умирать не спеша.
— Вы заблуждаетесь, Габриэла. Перед вами стоит вовсе не такой выбор, — тихо ответил Дэмион. — Удаление камней из желчного пузыря — это обычная, неопасная операция, так что вы должны делать выбор между смертью из-за иррационального страха — или преодолением этого страха и долгой жизнью совершенно здорового человека. Зная вашу репутацию профессионала, я не думаю, что выбор окажется для вас трудным.
Габриэла обхватила кофейную чашечку дрожащими пальцами.
— Вы не тем делом занялись, Дэмион. Вам следовало бы стать дипломатом. Я не сомневаюсь, что вы и жителей Аляски заставили бы проголосовать за налог на снегопады.
Он улыбнулся.
— Но до чего же свежая идея пополнения госбюджета! Вам следовало бы сообщить ее президенту. — Тут голос его смягчился. — Ну так как же, Габриэла?
Она подняла голову, гордо вздернув подбородок.
— До съемок моего следующего фильма осталось недели две. Полагаю, у меня нет причин отказаться встретиться с хирургом, оперировавшим вашего друга.
Дэмион поднес ее пальцы к губам.
— Браво, Габриэла! — нежно сказал он.
8
Санди была почти уверена, что мать не сдержит своего обещания, поэтому была приятно удивлена, когда Габриэла пошла на прием к доктору Мэтьюсу. А еще сильнее она удивилась, когда ее мать уже через двое суток после первого осмотра согласилась лечь в больницу.
К несчастью, непривычное послушание Габриэлы отнюдь не означало, что она справилась со своими страхами. Она больше не пыталась отрицать необходимость операции, но по-прежнему была убеждена, что ей суждено умереть на операционном столе. Она неохотно согласилась с тем, что доктор Мэтьюс производит впечатление умелого хирурга, но даже в те немногие минуты, когда испытывала хоть какой-то оптимизм, она была уверена, что скальпель вырвется из рук хирурга и так ужасно ее изуродует, что больше ни один мужчина не пожелает ее любить.
Санди оставила все попытки убедить мать в безосновательности ее страхов и только старалась смягчить ее тревогу, обещая все свое свободное время проводить в больнице. Несмотря на то, что у нее была масса работы в клинике, она вызвалась перед операцией переночевать в палате у матери на раскладушке, и доктор Мэтьюс приветствовал это с видимым облегчением. Он прописал Габриэле снотворное, но ту ночь она почти не спала. Уходя из больницы около шести утра, Санди чувствовала себя ужасно измученной. Ее мать встретила пришедших готовить ее к операции сестер в полной прострации: она молча лежала в постели, предоставляя им действовать. Спокойствие Габриэлы было таким неестественным, что Санди была встревожена ее состоянием и никак не могла сосредоточиться на проблемах своих пациентов. Несмотря на многие годы профессиональной самодисциплины, ее преследовало бледное, испуганное лицо матери и неожиданная теплота ее прощальных слов: