Опьяненные страстью
Шрифт:
– Кузен, черт бы тебя побрал! Ты же не слушал меня!
Эверли подскочил к Себастьяну и выхватил из его пальцев перо. К несчастью, манжетой он зацепил хрустальную чернильницу, которая перевернулась и выплеснула лужу иссиня-черных чернил на бумаги Себастьяна. Пострадал и сам виновник происшествия: по штанине и чулку на его правой ноге расплылось чернильное пятно.
– Проклятие! – Всем своим видом излучая досаду, Эверли смял перо в кулаке. Оно сломалось, остатки чернил вылились на ладонь Эверли, словно черные слезы просочились между пальцами и закапали зеркальную поверхность
– Это мое любимое перо… то есть было любимым, – заметил Себастьян, укоризненно уставившись на кузена. – Я чем-нибудь оскорбил тебя, Брам?
– С тех пор как ты вернулся, ты только этим и занимался, – сообщил побагровевший Эверли. Он попытался вытереть чернила носовым платком, но только размазал их и перепачкал кружевную манжету. С досадой он отправил и платок вслед за пером и обратил свой гнев на Себастьяна: – Не понимаю, почему ты принял мое предложение поселиться вместе. Ты же каждую минуту даешь мне понять, что мое общество тебе неприятно!
– Вовсе нет, Брам. – Себастьян откинул волосы со лба. – А если тебе не нравится, что во время бесед я продолжаю работать, так и скажи.
– Мне не нравится, что ты чересчур задираешь нос!
С этими словами Эверли приподнял фалды сюртука, чтобы не смять их, и плюхнулся на диван, обитый золотой парчой и стоящий напротив более удобного кресла, в котором устроился Себастьян. Вытянув вперед стройные, мускулистые ноги, Эверли окинул раздраженным взглядом безнадежно испорченные чулки. При мысли о новых расходах, необходимых для замены запачканных панталон и чулок, он стал мрачнее тучи.
– Ты ведешь себя словно в собственном доме! Вот уж не думал, что ты способен корпеть над бумагами день и ночь!
– Зато мне хватает любого угла.
Эверли оглядел спальню, которую его кузен обставил собственной мебелью и другими предметами, уцелевшими от пожара. Вид спальни ясно свидетельствовал о склонности ее хозяина к науке. Высокий полированный бронзовый телескоп поместился на складной треноге у окна. Два глобуса на изящных резных подставках с восточным орнаментом встали по краям стола. Один глобус изображал Землю, второй – звездное небо. Секстант, компас, стеклянный барометр в футляре красного дерева и неизвестный прибор, состоящий из стеклянной сферы и вращающейся шкалы, загромождали огромный стол. Единственным признаком назначения комнаты служила изящная кровать в форме лодки, застеленная белоснежным бельем и накрытая расшитым покрывалом.
Именно на кровать и указал пальцем Эверли.
– Выглядит она чертовски тесной. К чему эта итальянская мишура?
Себастьян перевел взгляд на кровать из крепкого дерева, украшенную позолоченными медальонами, лентами и пилястрами.
– Это творение французов, отца и сына Жоржа Жакоба и Жакоба Демальтера. [13] Мне говорили, что их вдохновили походные ложа Наполеона.
– Корсиканского выскочки, провонявшего чесноком? – Эверли доверительно придвинулся к Себастьяну. – Послушай, покупать французскую мебель во время войны с Францией – дурной вкус. Разве ты не патриот?
13
Семья
– А как же те, кто набивает погреба контрабандными французскими винами и шампанским? – любезно напомнил Себастьян.
Эверли вспыхнул, ибо он был более чем польщен подарком кузена – двумя ящиками превосходного бордо.
– Не увиливай от ответа, Себастьян. Признайся, ты избегаешь меня.
– Вчера вечером я был вынужден просить тебя о снисхождении, – напомнил Себастьян. – Я страдаю мигренью. Иногда от нее помогает лишь продолжительная прогулка и вино.
– К черту объяснения! Ты отклоняешь все мои приглашения. Но едва я завалился спать в неурочный час, ты ускользнул из дома, не удосужившись разбудить меня! Друзья так не поступают!
Себастьян не стал оправдываться, он предпочел умолчать о полуночной прогулке. В дом Эверли он ввалился незадолго до рассвета, основательно нагрузившись виски. Прошло немало времени, прежде чем он наконец пришел в себя.
– Если я и участвовал в вакханалии, то ничего не помню. – Себастьян улыбнулся, продолжая перебирать бумаги. – Но в следующий раз я непременно возьму тебя с собой.
Эверли просиял:
– Черт, пожалуй, я тебе поверю. Так ты действительно не помнишь, что натворил?
Недовольство в голосе Брама заставило Себастьяна насторожиться:
– Что же я натворил?
– Темнишь? Ладно. Так и быть, расскажу все, что мне известно. Ты чуть не превратил в отбивную лейтенанта одиннадцатого драгунского полка. В конце концов вас разняли. Но зачем было бросаться на храброго вояку из-за какой-то монахини? Себастьян, так не делают.
В голове Себастьяна шевельнулось смутное воспоминание:
– Из-за монахини?
– Шлюхи, вырядившейся монахиней, – подтвердил Эверли.
Откинувшись на спинку дивана, он скрестил руки на груди.
– Расскажи все, что тебе известно, – попросил Себастьян.
Эверли кивнул:
– Я услышал рассказ о твоих похождениях в «Уайтсе», за беконом и устрицами. Говорили, что ты проезжал мимо борделя в экипаже, когда оттуда вдруг раздался шум и крик. Похоже, подружка лейтенанта попыталась улизнуть, не дожидаясь от него знаков внимания.
– Что за девчонка?
Эверли прокашлялся.
– Ничего, есть за что подержаться. – И он добавил выражение, обозначающее молоденькую распутницу, впервые проданную мужчине. – Не понимаю, с какой стати хозяйке взбрело в голову одеть ее монахиней.
– А тебе не объяснили, почему я напал на лейтенанта?
Эверли смущенно заерзал:
– Черт его знает! Конечно, лейтенанту не терпелось развлечься. Он заявил, что так или иначе возьмет свое. Крики девчонки разносились по всему кварталу.
– Похоже, этот лейтенант – очаровательный малый.
Эверли подался вперед и тронул колено кузена:
– Я не прочь узнать, как ты обошелся с ней.
– Что? – растерянно пробормотал Себастьян.
Эверли возмущенно выпрямился, сжав губы: