Опьяненные страстью
Шрифт:
Парочка, расположившаяся на каменной скамье, мгновенно разжала объятия. У мужчины рубашка выбилась из-под пояса панталон, лиф платья женщины был расстегнут.
– Прошу прощения, – пробормотала Мадлен, абсолютно уверенная, что перед ней отнюдь не супружеская пара.
Казалось, происшествие смутило только ее. Незнакомцы улыбнулись ей, пряча блестящие и бегающие глаза, и отвернулись, словно придали ее появлению не больше значения, чем пролетающей мимо бабочке. Мужчина сжал пальцами нагую грудь женщины и, прежде чем Мадлен успела отойти, оглянулся на нее и подмигнул.
Мадлен
Отчетливый стук каблуков приблизился, и в дверях террасы выросла тень. Мадлен разглядела очертания кивера и ментика, висящего на правом плече, – традиционной принадлежности костюма гусара. Тень удлинилась и поползла навстречу ей по плитам пола.
Мадлен робко следила за проходящим мимо гусаром. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что незнакомец одет в голубой доломан, подбитый мехом ментик и рейтузы французского гусара. Вспомнив, что хозяин дома – английский офицер и что собравшиеся не далее как днем на все лады бранили Наполеона, такой выбор костюма Мадлен сочла дерзким, если не глупым.
Искренне радуясь тому, что кто-то, кроме нее, решился открыто бросить вызов этому сборищу, она вдруг вышла из своего убежища.
– Постойте, месье гусар! – негромко позвала она.
Он круто развернулся на каблуках. Очертания плеч показались Мадлен знакомыми, но она могла бы поклясться, что ни вчера, ни сегодня днем не видела здесь этого человека. При свете ближайшего фонаря она разглядела, что он одет не в маскарадную, а в настоящую форму одного из самых доблестных гусарских полков французской армии.
Восхищение переполнило ее при виде небесно-голубого доломана. Широкие черные кожаные шнуры, красные лампасы и красный кушак – все эти приметы ей, француженке, были известны наперечет. Кто же он такой?
Узкая полумаска скрывала его глаза, но дьявольски привлекательная улыбка приподнимала шелковистые роскошные усы. Фальшивая косица была перевязана тонкой красной лентой. Эта последняя красноречивая деталь вызвала у Мадлен улыбку: тщеславие французских гусаров было общеизвестным.
Казалось, незнакомец не удивился, что его окликнули. Он был не так высок, как де Вальми, но очертания его широких плеч и длинных мускулистых ног поражали мощью. Только опустив глаза, Мадлен вдруг заметила протянувшуюся между ними ее собственную тень со всеми подробностями – формой икр, ног, перехваченных подвязками, и бедер, просвечивающих сквозь тонкую ткань. Свет падал на нее сзади, поэтому, даже раздевшись догола, Мадлен не показалась бы более вызывающей особой. Вероятно, именно поэтому гусар смотрел на нее во все глаза.
– Не желает ли мадемуазель танцевать? – спросил он на чистом французском с особым «придворным» выговором.
– Я не умею танцевать вальс, – ответила Мадлен.
Гусар медленно приблизился к ней и протянул левую руку ладонью вверх.
– Тогда позвольте научить вас, ибо ваши соотечественницы уверяют, будто танцевать вальс – наслаждение.
Мадлен не сомневалась в этом, вспомнив, как развязно прижимались друг
Но удивительный незнакомец, похоже, не собирался принимать участие во всеобщей оргии. Мадлен молча протянула ему руку, затянутую в шелковую перчатку.
Гусар привлек ее к себе, и у Мадлен вдруг закружилась голова. Он наверняка понял, как неудержимо и необъяснимо ее влечет к нему. Мадлен пыталась уверить себя, что гусар просто напомнил ей о родине, что всему виной его мундир и выбор костюма – по сути дела, пощечина тем, кто веселился за дверями бального зала.
Незнакомец обнял ее за талию, и Мадлен затаила дыхание, когда его пальцы коснулись ее ягодиц сквозь тонкую ткань.
– Мадемуазель так легко одета, – прошептал он по-французски, – странно, как она не мерзнет? Но судя по всему, ей не холодно. Весьма польщен.
Последнее самодовольное замечание рассмешило Мадлен.
– Вы всегда так уверены в своем обаянии? – спросила она, поднимая руку в ожидании, что он возьмется за нее.
– Прошу простить мою неловкость, но…
Он приподнял край ментика и показал ей висящую на перевязи забинтованную руку.
– Вы ранены! – воскликнула Мадлен.
Его четко вылепленные губы, полуприкрытые усами, изогнулись в улыбке. Что-то знакомое почудилось Мадлен в очертаниях нижней губы. Почему воспоминания о Себастьяне до сих пор не покидают ее?
– Идет война, мадемуазель, а я – враг этой страны.
Мадлен испустила глубокий вздох.
– Но не мой враг, – смело ответила она и опустила глаза под его пристальным взглядом.
– Вы правы. Значит, вы сохраните мою тайну?
– Да. – Одного слова хватило, чтобы превратить ее в заговорщицу. – Итак, месье гусар, как танцуют вальс?
Он усмехнулся, и от этого звука по спине Мадлен пробежал знакомый холодок. Должно быть, она спятила, если повсюду ей мерещится Себастьян д’Арси. Мадлен невольно шагнула ближе к гусару, словно пытаясь спрятаться от собственных мыслей.
– Мадемуазель должна положить правую руку на мою левую… вот так. А левую руку – на мое правое плечо. – Он удовлетворенно кивнул. – Поскольку я не в состоянии обнять вас так, как бы мне хотелось, вам придется держаться как можно крепче, мадемуазель, и не сбиваться с такта. Вы готовы?
Он закружился в вальсе, негромко подпевая оркестру и давая Мадлен возможность почувствовать ритм танца. Мадлен обняла его за шею, стараясь попасть в такт. Гусар кружился все быстрее, постукивая каблуками по плитам пола. Ему отвечал шорох туфелек Мадлен. Ее сердце колотилось все стремительнее, пальцы сжимались. Она сбилась лишь однажды, задела раненую руку гусара и заметила, как он поморщился.
– О, простите!
Он положил ладонь ей на талию.
– В немецких деревнях мужчины держат партнерш за талию, а женщины обнимают их за шею. Пожалуй, так будет проще и безопаснее.
Мадлен рассмеялась.
– Проще – да, месье гусар, но безопаснее – вряд ли.
Однако она положила руки ему на плечи, а он крепче сжал ее талию. Они принялись вальсировать, двигаясь как одно существо. Перед глазами Мадлен плыли разноцветные огни фонариков, зелень растений и чернильные тени в углах террасы.