Опыт о неравенстве человеческих рас. 1853г.(том1)
Шрифт:
Я знаю, что сделал очень рискованное заявление, которое не замедлит вызвать негодование тех, кто славословит негритянскую расу: не секрет, что в силу политических хитросплетений покровители этой малой части человечества, не моргнув глазом, представили абиссинскую цивилизацию как типично африканскую, рожденную интеллектом их любимцев и предшествующую любой другой культуре. Более того, закусив удила, они распространили эту так называемую черную цивилизацию на весь Египет и затащили даже в Азию. А истина в том, что физиология, лингвистика, история, памятники, здравый смысл единодушно отвергают такое обращение с прошлым. Но изобретателей этой оригинальной системы не так-то просто остановить. Игнорируя науку и вооружившись беспримерной дерзостью, они дойдут до того, что скоро сделают Аксум столицей мира. Я упоминаю об этих гипотезах только для того, чтобы не обсуждать их всерьез [109]
109
Уилкинсон
Те, кто хочет не просто позабавиться, могут обратиться к науке, согласно которой абиссинская цивилизация происходит из двух упомянутых мною источников — египетского и арабского, — причем первый намного старше второго. Трудно с достаточной точностью установить, когда происходили первые переселения кушитов из Азии и химиаритов. По мнению Скалигера (XVII в. н. э.), нашествие иоктанидов в эту африканскую страну имело место во времена царствования Юстиниана. Другой автор, Лудольф, опровергает это и придерживается мнения Конрингиуса. Чтобы не приводить здесь все его рассуждения, я отмечу только два основных: во-первых, аргумент относительно очень ранней эпохи химиаритскои эмиграции, во-вторых, его характеристика древнеэфиопского языка, которая противоречит моему утверждению о преобладании египетского элемента в абиссинской цивилизации.
Остановимся сначала на первом моменте: Лудольф очень ловко парирует рассуждения Скалигера по поводу молчания греческих историков о химиаритскои эмиграции в Абиссинию. Он доказывает, что здесь речь идет о простом, накопленном за долгие века забвении факта, слишком часто повторявшегося в прошлом, которому не придавали большого значения. В эпоху, когда греки начали заниматься этнологией народов, которые, с их точки зрения, жили на краю света, эти события были уже столь далеки для них, тем более, что они мало интересовались чужой историей. Так что молчание эллинских путешественников ничего не доказывает и никак не затрагивает вопросы физического сходства и родства языков, т. е. аргументов, очень важных для Лудольфа. Именно об этом и есть смысл говорить, и это будет моим вторым пунктом.
Родство между арабским и древним эфиопским языком, или языком «геез», не обусловлено происхождением — это простое следствие природы двух наречий, объединяющее их в одну и ту же группу. Если язык геез входит в семитское семейство, это не означает, что он обязан этим фактом арабскому языку. Местное население страны (чисто черная раса) создавало для него основу, или скелет, и обрамление, или внешнюю оболочку. Оно усвоило все его элементы и принципы даже еще лучше, чем химиариты, поскольку последние искажали чистоту «черного языка» арийскими элементами, оставшимися в их памяти, и для того, чтобы бросить в почву языка цивилизованной Эфиопии семена чужеродного влияния, даже не потребовалось бы вмешательства семитов. Отметим попутно, что эти же самые семитские элементы встречаются и в древнеегипетском языке. Таким образом, не отрицая того, что химиариты оставили в языке Эфиопии следы своего «белого» происхождения, следует отметить, что такие же отпечатки могли быть результатом египетского влияния. Кроме того, некоторые элементы — и не только арийские, но особенно санскритские, отложившиеся в древнеегипетском языке и перешедшие затем в геез, — делают этот язык системой тройного происхождения. А национальный язык является отражением этнических корней: он больше нагружен семитскими, т. е. черными элементами, чем арабский и в особенности египетский, и имеет меньше санскритских следов, чем последний.
При XVIII и XIX династиях (1575–1180 гг. до н. э.) абиссинцы оказались под властью фараонов и платили им дань. На памятниках есть сцены, изображающие, как аборигены приносят царским сборщикам податей диковинные богатства своей страны. По виду сборщики очень близки к негритянской расе и одеты в туники из прозрачного муслина, сотканного в Индии или в городах Аравии и Египта. Эту короткую, до колен, одежду поддерживает кожаный пояс, богато и искусно украшенный. На плечи наброшена шкура леопарда, на груди бусы, на запястьях браслеты, с ушей свисают большие металлические серьги, а голова увенчана павлиньими перьями. Хотя этот варварский наряд не соответствовал вкусу египтян, подражание чувствуется во всех основных элементах костюма, например, в тунике и поясе. Кстати, некоторые иерофанты заимствовали у негров леопардовую шкуру.
Сама дань не свидетельствует о развитии народа. Это в основном редкие животные, скот и рабы. Войска, формировавшиеся из местных жителей в качестве вспомогательной силы, не имели строгой организации, свойственной египтянам или семитам, и сражались без всякого плана. Т. е. в эту эпоху ничто не указывает на высокий уровень развития — даже в простой имитации обычаев завоевателей.
Следует обратиться к более поздним временам, чтобы отыскать какую-либо четкую этническую причину прогресса, о которой я упоминал выше.
Царь Псамматик (664 г. до н. э.), первый из саитской династии (XXVI по Манефону), вызвал недовольство армии своим предпочтением ионическо-греческим и карийско-семитским наемникам, в результате чего в Абиссинию хлынула волна военной эмиграции: 240 тысяч солдат, бросив жен и детей, ушли на юг и не вернулись. С этого времени следует датировать блестящий век Абиссинии, и с этого момента можно говорить о памятниках на этой земле. [110]
240 тысяч опытных воинов-египтян, принадлежавших к военной касте, конечно имевших в жилах черную кровь и, возможно, примесь белой расы, полученную через хамитов и семитов, пришли в Абиссинию, где уже дало всходы влияние высшей расы, и все это стало определяющим фактором активности, которая сломала застывшую систему черной расы. [111] Но все равно удивительно и необъяснимо, как ш образом особенная цивилизация могла родиться из этой смеси, где продолжал преобладать черный элемент. Памятники представляют собой лишь посредственную имитацию того, что мы наблюдаем в Фивах, Мемфисе и других местах. Нет никаких следов, никаких свидетельств творчества самих абиссинцев, и самая большая их слава, сделавшая их имя известным, заключается в том, что они были последним из народов Африки, у которого благодаря исключительно кропотливым исследованиям удалось обнаружить следы настоящей политической и интеллектуальной культуры.
110
По мнению Лепсиуса, изгнанные гиксосами династии нашли при ют на границе с Абиссинией и оставили там несколько памятников.
111
В Абу-Симбел на левой ноге одного из четырех колоссов Рамсеса, второго, если идти к югу, есть греческая надпись и несколько ханаанских надписей, свидетельствующих о том, что за беглыми воинами отправились в погоню греческие и карийские солдаты, служившие у Псамматика.
В эпоху римской империи получила большое развитие мировая торговля, в которой, вслед за химиаритами, определенную роль играли абиссинцы. В это время окончательно закатилось солнце Древнего Египта. Греческие поселенцы, колоны, дошли до Нубии, и семитский элемент, принесенный ими, начал вытеснять память о фараонах. Язык геез имел письменность, заимствованную у арабского. Однако, несмотря ни на что, уроженцы страны почти ничем не проявили себя, их вклад оказался настолько стерт временем, что они остались загадкой даже для самых ученых и дотошных географов.
Появление христианства не способствовало повышению уровня их культуры. Справедливости ради отметим, что еще какое-то время, будучи верными своей привычке все получать из Египта и тронутые апостольским рвением первых миссионеров, они в целом приняли новую веру. Благодаря соседству арабских племен, вместе с которыми они осуществили несколько походов при императоре Юстиниане и тем самым упрочили свои древние связи, они восприняли кое-какие еврейские идеи, которые дали плоды позже и которые естественным образом соответствовали семитской части их крови.
Христианство, принесенное отцами-пустынниками, этими жуткими отшельниками, привыкшими к самой суровой жизни, к самым чудовищным самоистязаниям и членовредительству, поразило воображение этих людей. Скорее всего они остались бы равнодушными перед мягкими и возвышенными добродетелями другого святого, но страдания Святого Антония или Марии Египетской имели над ними неограниченную власть; поэтому католицизм, столь великолепный в своем разнообразии, столь универсальный и полный в своих религиозных проявлениях, так и не сумел добраться до сердец этих спутников газели, гиппопотама и тигра, точно так же, как позже он не смог убедить, несмотря на старания Адама из Бремена, скандинавов. Абиссинцы, наполовину уже отпавшие от египетской цивилизации после ослабления верхних провинций Древней Империи фараонов и больше ориентированные на Йемен, в продолжение долгих веков находились в промежуточном состоянии между полным варварством и кое-какой социальной организацией, и чтобы завершить трансформацию, понадобился свежий приток семитской крови. Это вливание произошло через 600 лет после Иисуса Христа, и виновниками стали арабские мусульмане.