Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)
Шрифт:
— Одно из посланий — на русском, — сказал входя Хьюберт. — Я не очень уверен в том, что там написано. Можно ли Флоре доверять? А другие письма — на немецком, французском, итальянском и так далее.
— Игра? (Когда тебя поймали на неприличном поступке, будь наглой.) А я вот выслеживаю, вынюхиваю, шпионю.
Но именно Хьюберт, а не она, казался смущенным.
— Немного глупо, конечно, но я собираюсь послать письмо. Я не часто так делаю, — словно извиняясь, объяснил он.
— Хьюберт! Где ты? — кричала сверху Джойс. — Давай тащи поскорее, если собрался.
— О, простите,
— Спешить, — подсказала Фелисити.
— Да. — Хьюберт ушел.
Фелисити вернула промокашку на место и вышла на террасу.
Из открытых окон неслись девичьи голоса.
— Ты потрясающе выглядишь, никто даже… ах, здесь Бланко. Давай, давай, открывай… — раздался хлопок. — Флора первая. Это ее праздник. Пей. Нет, нет, оно тебе нравится. Ох, Нигел, какой же ты жадный, никому не останется! Нет, нет, Флора, это нельзя надеть, линия будет испорчена. Идея в изяществе. Ну постой спокойно минуту, а я… Вот так лучше. О, вкусно!
Фелисити вдохнула запах жасмина, вдруг подумав с надеждой, что девочка Тревельян не будет болтать в машине и она в дороге продумает главу, потом, вероятно, переночует в Линкольне и на следующий день приедет в Лондон. Там она может посадить девочку на поезд, если та станет ей докучать. Имеет эта миссис Лей хоть малейшее представление о том, что она такое ей навязала? За ужином она расскажет генералу о планах немцев по строительству новых дорог, он из того сорта людей, которым это может понравиться, так же как и поезда Муссолини. Вообще-то эти отставные военные имеют хотя бы отдаленное понятие о том, как опасны диктаторы? Да, сегодня наверняка случится неприличная ссора. Эта сонная атмосфера как раз та, которая ей нужна.
— О, правильно, вы сами себе налили, — сказала Милли, входя в гостиную через террасу. — Какой прекрасный вечер. Могу я вам налить еще? Вы пили шерри, так ведь?
— Виски.
— О!
— Не надо, благодарю.
— О? Ну, я налью себе немножко шерри. Должна признаться, люблю конец лета. Через несколько дней мы собираемся в Пертшир, надо прийти в себя перед свадьбой Мэбс. Пожалуй, будет забавно, если я посажу вас справа от Ангуса, а слева — Джойс.
„Милли очень элегантна сегодня“, — заметила Фелисити.
— Я воздержусь от спорных тем, — пообещала она.
— Ах, вы об этом. Да это все чепуха!
Фелисити подошла к камину, оттуда она видела, как Ангус, весело улыбаясь, вошел в комнату, за ним — Космо и Хьюберт, а следом — Нигел и Генри, которые встали возле стола с напитками, но не пили. Хьюберт подошел к ней и принялся объяснять, какие сложные отношения у него со старшим родственником, которому он должен что-то написать. Из-за стесненных средств он вынужден играть.
— Я поддерживаю себя в Оксфорде тем, что играю в бридж и триктрак. Я не слишком доверяю лошадям и собакам. А вы?
— Я думала, все деревенские доверяют лошадям и собакам, — Фелисити слушала его вполуха.
— О да, мы доверяем, но нет… — „Черт бы
— А кто помолвлен с Мэбс — Генри или Нигел? — Фелисити наблюдала за Нигелом. — Они такие похожие.
— Генри помолвлен с Таши, Нигел — с Мэбс. Они похожие, потому что учились в одной школе, работают в одном банке, у них один портной и одинаковые политические взгляды.
— Да, один пьяный, а другой трезвый, — заметила Фелисити.
— Не может быть. У нас была всего одна бутылка шампанского на восьмерых.
— Виски с шампанским не мешают.
Хьюберт уставился на Нигела.
— О Боже, — сказал он. — Боже, Боже.
Дворецкий распахнул двери гостиной и объявил, что обед подан.
— А почему девочки задерживаются? — спросила Милли.
Ангус посмотрел на свои карманные часы.
— Разве они не знают, во сколько у нас обед? Мы разве когда-то начинали в другое время, а не в половине девятого? — Он с треском закрыл крышку часов.
А Космо что-то пробормотал матери в ухо.
— Очевидно, это из-за того, что у Флоры сегодня последний вечер, — сказала Милли, оглядевшись.
— Как будто ты про это не знала, — сварливо пробурчал Ангус.
Милли оставила без внимания его слова.
— Девочки ее наряжают, чтобы сегодня она выглядела по-особенному… и… они ей дают свои лучшие платья. — Она повернулась к Фелисити: — У нее нет ничего своего. Я удивляюсь, как, мисс Грин…
— Называйте меня Фелисити, — сказала она.
— …Фелисити, — и Милли возвысила голос, — а если вы будете проезжать через Лондон, вы не сможете остановиться у нашей маленькой портнихи на Бошам-Плейс? Это отнимет у вас несколько минут, это по дороге. Мы с Ангусом хотели бы подарить Флоре вечернее платье, ее собственное…
— Разве? Впервые?..
— Да, — сказала Милли. — Мы хотим.
— Гм, — хмыкнул Ангус. — Проклятые деньги.
„А у нее есть характер, — подумала Фелисити и начала размышлять, у кого какое сейчас настроение в этой большой комнате. — Дворецкий, несомненно, жертва подавляемого раздражения, Милли — почему-то слегка испуганная, упрямая и задабривающая, Ангус — подозрительный, Нигел изо всех сил пытается казаться трезвым, Космо и Хьюберт — в нетерпеливом ожидании. В ожидании чего?“ (Так, иллюзия мирного загородного дома рассеялась.)
Поскольку общая беседа угасла, Милли решила взять все в свои руки:
— Ах, мне кажется, наконец-то я слышу, что они идут. Гейдж, — обратилась она в дворецкому, — мы идем, как только они совершат свой „выход“. Девочки сделали все, чтобы Флоре здесь было хорошо. Она еще такой ребенок.
— Это ребенок? — спросил Нигел, когда девочки появились. — Не дурачьте меня.
Да, эффектное платье. Длинное, до пят, со скромным вырезом под горло, с рукавами по локоть.
Тяжелый черный шелк плотно облегал тело Флоры, обрисовывая выпуклости грудей и ягодиц, намекал на впадинку пупка и треугольник между ногами — этакое простое платье; матовый блеск ткани подчеркивал бледность кожи девушки. Никакой косметики, никаких украшений, и было ясно, что под платьем тоже ничего. Фелисити Грин прошептала: