Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)
Шрифт:
— Да.
В этот момент коршун, хищно наблюдавший за ними сверху, бросился на устрицу, которую Вита держала на зубочистке. Взмывая вверх, он крылом задел лицо Виты. Она закричала. Несколько человек, сидевшие поблизости, засмеялись, когда Вита, отмахиваясь от птицы, опрокинула кружку и коричневая пена потекла по ногам. Денис воскликнул:
— Он поцарапал тебе лицо! У тебя кровь! — взволнованным голосом проговорил он. — Пошли домой, дорогая, надо дезинфицировать. Они ведь питаются падалью.
Вита приложила руку к лицу, потом отняла ее и посмотрела — на ней была кровь.
— Она могла выцарапать мне глаза. — Вита
— Пошли, давай я отведу тебя домой. — Он обнял ее за плечи. — Вот мой платок.
Вита прижала его к лицу.
— Какая ловкая птица! И часто они так? — Приземистая девушка закончила игру в теннис.
— Слушай, Денис, — крикнул мужчина вслед, когда тот вел Виту к машине. — Краут полковника взял твою суку. У нее что — течка?
— Да должна, но пока как будто нет. Вот проклятье, кто-то привезет ее? Мне надо отвезти Виту.
— Как вы думаете, он должен соображать, когда у его собаки течка? — возмутилась женщина, усомнившаяся в устрицах.
— С женой, которая все время в таком состоянии? Нет, едва ли, — усмехнулась ее подруга.
— Они, как склеенные, никогда не увидишь отдельно, — заметила приземистая девушка. — Этих собак я знаю. Сука прямо стелется перед ним.
— Действительно! И некоторые люди вот так же, — особа, сомневающаяся в качестве устриц, никак не могла успокоиться.
Управляющий охраной аэродрома отдал приказания на урду, и недовольный служащий клуба принес ведро воды, чтобы разлить собак.
— Не дали поесть, — проговорила до сих пор молчавшая женщина.
Денис умыл лицо Виты. Она плакала от потрясения.
— Ну, все хорошо, дорогая, не плачь. — Он нежно обнимал ее, гладил по волосам.
— У меня останется шрам?
— Нет-нет. Конечно, нет. Полежи тихонько, я принесу пластырь.
— Я хотела тогда тебе сказать, ну, когда эта жуткая птица ударила меня, что у тебя нет никаких оснований для ревности. В то лето ничего не случилось. Ничего. У меня были жуткие скандалы с Флорой. Она была невыносимой. Я тебе не говорила, потому что чувствовала себя виноватой. Мне надо было сделать, как ты хотел: вернуться с тобой в Индию, оставить ее в школе, а не обращать внимания на чужие разговоры. Я так скучала, прямо до слез, и все время чувствовала себя виноватой, и это из-за таких, как Леи. Посмотри, что стало с моим платьем. Ему конец.
— Я отдам его слугам, они почистят. Давай, я помогу тебе раздеться. — Денис снял платье с Виты через голову. — Побереги лицо.
Вита облачилась в халат.
— Кто-то пришел.
— Ложись, дорогая, отдохни. Должно быть, привезли Тару. Я прослежу, чтобы ее заперли в конюшне.
— А ты еще говорил, что мы должны быть благодарны полковнику. — Вита засмеялась: — Ха-ха-ха! О Боже, у нее будут самые страшные щенки. — Она перестала смеяться. — Какой удар по ее родословной.
— Мы их утопим, — пообещал Денис. — А теперь отдыхай.
Вита легла на спину. Она слышала, как что-то вежливо говорил Денис, как визжала Тара, как Денис велел запереть ее, мужские голоса, стук отъезжающей легкой двуколки. Лошадь, как обычно в таких двуколках, хромала.
Как началась та ужасная ссора с ребенком?
— Он влюблен в тебя? — спросила Флора в июле 1926 года в квартире в Динаре.
Она ударила девочку по лицу.
— Почему ты спрашиваешь? Какое ты имеешь право?
— Потому что он смотрит
Она могла бы все обратить в шутку, но сказала:
— Не будь идиоткой, и кто такой Жюль?
— Он друг. У него кафе в Сен-Мало.
— Ты не можешь дружить с людьми такого круга.
Флора удивленно и очень громко закричала.
— Нет, он мой друг! У меня никого не осталось, кроме Тонтона. Он тоже мой друг!
Не умно с ее стороны, как сейчас понимала Вита, но тогда она спросила:
— А это еще кто такой?
— Собака! — закричала девочка. — Собака, которую я встретила на пляже. — Я что, — продолжала она кричать, — не могу и с собакой дружить, а ты можешь с любым, как с тем, кого встретила в поезде из Марселя, когда отец уплыл на корабле?
Она влепила Флоре пощечину, и та завопила:
— Если бы я утонула! — ее рот скривился от ярости.
И Вита закричала в ответ:
— Да! Лучше бы ты утонула! — с такой же яростью, хотя, вспоминая это сейчас, через несколько лет, она даже не могла понять, с чего вообще возникла подобная тема.
Но тот случай подтолкнул ее. Она отправила молодого человека своей дорогой, и ничего такого, против чего мог возразить Денис, не было. Она даже не провожала, когда тот отплывал в Сен-Мало. И она не упоминала о встрече с этим смешным человеком в своих письмах. „Я даже не помню, как он выглядит“, — подумала она, дотрагиваясь до щеки, которая уже, слава Богу, меньше болела.
Но то лето! Та скука. Ребенок, занятый своими уроками, разговором на итальянском, математикой и русским с портнихой. Вита вспоминала, как неделями бродила по городу, заглядывая в магазины, лежала на диване, писала Денису или считала дни, когда наконец она сможет избавиться от ребенка и вернуться в Индию. Она привыкла думать о Флоре как об „ужасном напоминании“, чем Флора и являлась. Она напоминала ей об одном вечере, проведенном с путешественником, проезжавшим через станцию по дороге в Гималаи, с кем она больше никогда не виделась. Она немного выпила, хотя и не привыкла к этому, потом ласки, зашедшие слишком далеко, а несколько недель спустя, когда приехал Денис, чтобы вместе провести отпуск, она обнаружила, что беременна. Никаких сплетен не было, даже шепота. Когда Флора родилась, Денис предложил отдать ее удочерить, от чего она яростно отбивалась, боясь, что если согласится, хотя ей очень этого хотелось, то Денис что-то заподозрит — может, не сразу, но потом. В то лето во Франции она часто думала, что следовало рискнуть. О как медленно ползли дни, а общество ребенка досаждало ей, напоминая о некогда совершенной ошибке, — от которой она даже не получила удовольствия. Мужчина был груб, эгоистичен и нимало не походил на Дениса. Вита позвала:
— Дорогой, где ты. Ты мне нужен.
— Что, моя сладкая?
— Как бедняжка Тара, нормально?
— Да, конечно.
— Ты должен утопить…
— Единственное, что остается. Мы не можем взвалить на себя кучу нечистокровных отпрысков. Над нами станут смеяться, и мы никогда от них не избавимся. А ты уж очень добросердечная.
— Да, я глупая, я знаю. То нелепое письмо меня взбудоражило. Хотя я думаю, она хотела сделать мне что-то доброе.
— Добрыми намерениями устлана дорога в ад, — сказал Денис. — Он сел рядом на кровать и взял ее руку. — Как наше бедное личико?