Опыты психоанализа: бешенство подонка
Шрифт:
Санкт-Петербург. Улицы. День
Иоффе, гауптман и Лёха возвращаются на автомобиле с верфи. Иоффе смотрит в свой блокнотик.
– Пожалуйста, на пару минут. Здесь цирк «Модерн». По нашему расписанию сейчас выступает Троцкий.
Втроём выходят из автомобиля. У входа в цирк бойко продаются билеты, но гауптман показывает мандат и они проходят в зал.
Санкт-Петербург. Цирк «Модерн». День
Обшарпанный мрачный
С площадки оркестра витийствует Троцкий. Слов его не слышно. Просто воздух как бы наэлектризован. Стоящие спереди передают обрывки фраз стоящим подальше. И всем хорошо. Крики «Долой!» И «Да здравствует!» сменяют друг друга.
Иоффе и гауптман смотрят на лица людей.
– Ну как?
– Умеет шаманить, – говорит гауптман.
– А текст? Как вам его тезисы?
– Это ваши внутренние российские дела. Главное, поддерживать температуру кипения.
Вдруг Иоффе кто-то хлопает по плечу. Это из толпы выныривает Джон Рид.
– Вы всюду поспеваете мой американский друг!
– А если пропущу сенсацию, – смеётся Джон Рид. – Ведь мне за каждую платят.
И потом… – он шепчет на ухо Иоффе, – моя подруга говорит, что в этих скоплениях народа есть такое животное электричество… Оно приводит её в сексуальное возбуждение. Вплоть до оргазма. По два-три за день. Смотрите.
Невдалеке, среди толпы слушающих Троцкого, боевая подруга Джона Рида Луиза Брайант. Она уже вся в предчувствии оргазма. Раскрасневшаяся. Блестят глаза.
– Согласитесь, – говорит Джон Рид, – неплохо иметь рядом всё время возбуждённую женщину… Но удовлетворённую! Кстати, вы же психоаналитик. Что-нибудь про это понимаете?
– Да! Сублимация. Именно то, где мы расходимся с Фрейдом. Мой профессор…
– Адлер?!
– Правильно! Адлер!
Санкт-Петербург. Конспиративная квартира. Вечер
За окнами дождь. Кухня. Ленин играет с Эйно в шахматы, насвистывая что-то нервное из оперетты «Сильва». Он небрит и в затрапезе. У окна Сталин пьёт чай.
– Послушайте, товарищ Джугашвили…
– Извините, Владимир Ильич. Зовите меня, пожалуйста, Сталин.
– Нет уж, голубчик, партийное прозвище надо заслужить. Вот вы, Джугашвили, отнесли моё письмо о контроле над печатью? Вы добились выполнения моего указания?!
– Я передал товарищу Свердлову.
Ленин сметает шахматные фигуры на пол, подлетает к Сталину. Весь дрожит и фальцетом:
– А что мне Свердлов?! Вы, Джугашвили, мой представитель в ЦК! Я архи-жалею, что выбрал вас. Пустое место! Говно! Тупица! Балбес! Олух!
Эйно улыбается в усы и это видит, глядящий исподлобья, Сталин.
ДИКТОР:
В сценарии Александра Каплера «Ленин в Октябре» – фильм снят в 1937 году – должен был быть показан телохранитель при Ленине. И Сталин будет внимательно читать сценарий, чтобы не случился памятник этой скотине, этому финну.
Сталин стоит с опущенной головой, шепчет старое осетинское проклятие:
– Чтобы тебя никогда не похоронили в земле. Чтобы я топтал твой прах…
ДИКТОР:
Сталин реализует своё пожелание в 1924 году. На Политбюро пройдёт его предложение мумифицировать тело Ленина и построить мавзолей, как трибуну для приёмов парадов.
В истерике Ленин топает ногами, раскалывает стакан и ударяет палец. Обморок. Выскочившая на шум хозяйка квартиры Фофанова46, подносит нашатырь Ленину под нос, возится с пальцем. Успокаивает Ленина. Машет рукой Сталину. Мол, уходите.
– Я пойду? – спрашивает Сталин.
– Дуйте! На хер! И передайте, власть не выпрашивают. Её берут! Ленин ловит себя на том, что фраза удачная и повторяет:
– Власть не выпрашивают. Её берут! – убегает к себе в комнату и начинает писать.
– Всё. Раз пишет, то скоро отойдёт, – успокаивает хозяйка квартиры Сталина.
Сталин уходит. Проходит в подворотне мимо дворника, который метёт листья. Моросит дождь.
В трёх кварталах его ждёт автомобиль с шофёром. Сталин садится. Сидит. Молча. Переживает. Шофёр подсовывает ему трубку и зажигалку. Сталин закуривает.
ДИКТОР:
Иосиф Сталин будет руководить страной на протяжении 24 лет. Умрёт 1 марта 1953 года. Официальная дата 5 марта. Версия смерти – кровоизлияния в мозг.
САНКТ-Петербург. Квартира прославленного генерала Лечицкого. День
Терещенко и генерал Лечицкий47 стоят у стены возле картины. На ней изображено поле после боя. Дымы, тела и стая налетающих воронов.
– Очень! Кто художник?
– Да, солдатик у меня был в японской компании, – покашливает генерал.
– Чудно рисовал.
– А как фамилия?
– Да спился…
Они возвращаются к столу с самоваром и вареньями. Пьют чай. Генерал маленький, сухой старичок, весь белый, с большими белыми усами, с упорным взглядом узких, недоверчиво смотрящих глаз. Напевно говорит:
– А вчерашнего дня с таким же предложением как вы, ко мне приходил Союз русских офицеров. Их представителя генерал – майора Врангеля я знаю с японской компании ещё поручиком. Боевой офицер.
– И что? – спрашивает Терещенко.