Опыты психоанализа: бешенство подонка
Шрифт:
– Да! Я как-никак редактор «Правды»! – кричит Каменев – И мне затыкают рот, как последнему корректору! Ленин смеет назвать нас штрейкбрехерами! Изменниками делу революции. А мы уверены, что любое вооружённое…
Иоффе выходит из процесса медитации. Открывает глаза. Смотрит вверх на мечущихся болтунов. Делает им пальчиком, мол, наклонитесь. Те затихают и наклоняются.
– Товарищи! – тихо и спокойно говорит Иоффе. – У вас есть Троцкий. Есть Яша Свердлов. А я готовлю съезд… Я готовлю всё. Практикой занимаюсь. А по вопросам теории… Как учит нас товарищ Троцкий – вода кипит
– Не юродствуйте! – орёт Зиновьев.
– А я не юродствую. Я хочу, чтобы вы были реалистами. Обливайте друг друга, чем хотите. На бумаге! Ситуация предопределена. Вопрос просто в драматичности развитии событий. И вообще, жаль, что вы не занимаетесь психоанализом. Вот профессор…
– Адлер! Адлер! – раздражённо орут хором Зиновьев Каменевым и вылетают из комнаты. Они пробираются через толпу суетящихся активистов в зале штаба.
ДИКТОР:
Зиновьев Григорий. В дальнейшем один из руководителей коммунистической партии России (СССР). Председатель Коминтерна (международной коммунистической подрывной сети). Осуждён и расстрелян как приверженец Троцкого в 1936 году. Семья – все три жены и дети – репрессирована.
Каменев Лев. В дальнейшем один из руководителей коммунистической партии России (СССР). Министр советского правительства. Осуждён и расстрелян как приверженец Троцкого в 1936 году. Уничтожены все члены семьи. Жена, дети, брат с женой, дети брата.
Рассекая толпу, Каменев и Зиновьев наталкиваются на Антонова – Овсеенко и выбивают у него из рук бумаги. Листы рассыпаются по полу. За этим наблюдает Сталин. Он сидит в углу у окна и пьёт чай. Продолжая спорить, Зиновьев и Каменев движутся дальше. Антонов-Овсеенко и его адъютант подбирают бумаги с пола. Антонов-Овсеенко зло смотрит им вслед.
ДИКТОР:
Когда в 1936 году будут судить Зиновьева и Каменева, Антонов-Овсеенко обратится к Сталину с просьбой предоставить ему возможность лично их расстрелять.
Санкт-Петербург. Палуба крейсера «Аврора». День
По набережной к крейсеру подъезжает грузовик. Группа рабочих сгружает и заносит на корабль ящики со снарядами. Комендор Огнев показывает место рядом с пушкой. Ящики тяжёлые. Рабочие неаккуратно тащат их по палубе. Крышки отваливаются. И вездесущий дождь начинает моросить на зарядные картузы с порохом.
Санкт-Петербург. Внутри здания Губернской Управы. Вечер
Рутенберг идёт по пустым гулким коридорам. Дёргает двери кабинетов. Всё закрыто. Доходит до своего кабинета. Входит.
Со стула поднимается ротмистр Маслов-Лисичкин из сыскного отдела. Тот самый, что с напомаженным пробором и аккуратно подстриженными усиками.
– Слава Богу, дождался Вас, господин Рутенберг.
– В чём дело? Почему никого в здании?
– Оперативная информация… Сегодня ночью в город под видом матросов эскадры прибывают ударные группы из Финляндии. Они заменят рабочих и солдат во всех патрулях и оцеплениях казарм, расставленных Петросоветом. А завтра примут участие в этом многотысячном шествии к Мариинскому Дворцу. Апофеозом манифестации будет арест правительства. А потом Съезд депутатов, который начинается сегодня, берёт власть в свои руки.
– Неужели нельзя организовать оборону!?
– С кем?! Сами знаете, в гарнизоне ни одной боеспособной единицы. Казаки держат нейтралитет. Юнкерские училища годятся только для затыкания дыр. Увы, удержать информацию в нашем управлении не удалось. Так что все ушли. И в полицейские участки сообщено. Тоже расходятся. Я остался вас предупредить. Уходите. Сейчас лучше всего никуда и ни во что не вмешиваться.
– А что с охраной чиновников?
– Оставлена только у соответствующих форме «номер один».
– А сотрудники, которых мы выделили от вашего управления для охраны министра Терещенко?!
– Они доложили, что Терещенко с супругой уехали в Зимний Дворец обедать. Доложили и тоже ушли-с.
– Как?! Но ведь Терещенко нужна охрана!
Санкт-Петербург. Набережная возле Зимнего Дворца. Вечер
Толпы слоняющихся без дела моряков. В город их из Кронштадта привезли, а «Разойдись!» команда не поступала. Держаться, мол, вместе. Экипажами кораблей. От безделья, холода и сырости они жгут костры, пристают к редким прохожим.
Мимо них проезжает кавалькада секретаря Петроградского военно-революционного комитета Антонова-Овсеенко. Броневик впереди, броневик позади. В середине два грузовика моряков и автомобиль с «самим». С ним иностранные журналисты. Среди них Джон Рид и его боевая подруга Луиза Брайант.
Матросы криками и свистом знаменуют проезд начальничка.
Возле Зимнего Дворца стоит автомобиль. В нём гауптман. Он в солдатской шинели и папахе. Рядом грузовик с боевиками из его группы. Кто в солдатской одежде, кто под рабочего замаскирован, кто под матроса.
– Почесали вожди, бля. А что за девка там у него и ребята странные?
– Журналисты. Иностранные. Так! Начинаем, Лёха. Вот схема. Третий этаж. Это комната, где он обычно останавливается, когда наезжает во Дворец. Окна сюда. И тихо! Главное, папка с бумагами. Да и сам он. Живой!
Двое боевиков из группы гауптмана отжимают замок на подвальном люке, используемом для доставки угля и дров во Дворец. Ныряют в проём на разведку. Остальные группируются для входа. Ждут.
Никого. Тогда в проём ныряет Лёха.
Санкт-Петербург. Зимний Дворец. Подвал
Лёха осторожно движется по коридору. За углом шум.
– Не положено тут шляться! По каким таким делам?! Сейчас вызываю начальника караула! – разоряется фельдфебель.
Рядом схваченные юнкерами боевики гауптмана. Лёха бегом возвращается назад.
Санкт-Петербург. Набережная возле Зимнего Дворца. Вечер
Лёха подбегает к гауптману.
– Полундра, Франц Иванович. Напоролись на патруль. Ну, что, заваливаем юнкеров?