Оранжерейный цветок
Шрифт:
На улице было -1 С.
Бассейн был без подогрева.
И мне на тот момент было всего четырнадцать.
Однако платье стояло у них в приоритете: — Будь аккуратна с платьем, Дэйзи. Оно не должно касаться воды.
Тогда какого черта фотографу взбрело в голову устроить съемку в бассейне зимой?!
Это был один из многих неприятных опытов в моей модельной карьере. Мне повезло, что моя мама находилась рядом и присматривала за мной. Но большую часть времени она где-то пропадала, чтобы наладить связи с дизайнерами. Иногда ее присутствие совершенно не имело никакого значения.
К
— Нет, — вдруг говорит она.
— Что? — мои плечи опускаются, а мой живот журчит так громко, что все это могут услышать. — Что не так?
— Все! — кричит на меня дизайнер. Я вздрагиваю. — Ты набрала вес с момента нашей последней встречи.
— Нет, это не так, — отвечаю я. Мой пульс резко учащается. Я не набрала. Я знаю, что не набрала.
— Мы можем измерить ее, — предлагает стилист.
— Это неправильно, — дизайнер дотрагивается до рукава. — Оно на тебе не сидит, — эта дама пытается поправить платье, но мне кажется, оно и так на мне нормально сидит. Я не понимаю, как моя голова должна переместиться так, как указывает дизайнер. На примерке ее все устраивало.
— Нет-нет-нет, — она щипает меня за тонкую талию, затем ее руки опускаются на мою попу. Она натягивает ткань вниз, а затем сжимает мой зад. — Слишком туго. Ее бедра огромные.
Я пытаюсь улыбаться и терпеть тот факт, что дизайнер трогает меня везде, где ей заблагорассудится, даже в тех местах, где мне бы не хотелось.
Я не ела нормальную еду уже несколько дней. Я не понимаю, как я могла набрать хоть грамм. Просто дизайнер меня не любит. Видимо, я чем-то ее оскорбила.
— Мне нужна другая модель, — заявляет она. — Подготовьте ее, макияж, прическу. Сейчас же.
Мои глаза округляются: — Подождите, позвольте мне все исправить, пожалуйста. Не выгоняйте меня с показа, — за эту неделю я прошла по подиуму несколько раз, но увольнение даже с одного показа вызовет недовольство у моей мамы.
— Платье выглядит на тебе ужасно, — говорит мне дизайнер. Другие модели наблюдают, как эта дама поливает меня грязью, не жалея оскорблений. — У тебя перевес. Я вообще не понимаю, почему другие дизайнеры работают с тобой.
У Кристины от такого отвисла челюсть.
Я стою и слушаю ее с непроницаемым лицом, но мои глаза начинает жечь от сдерживаемых эмоций.
— Так значит, я ничего не могу…
И затем дизайнер буквально начинает стягивать с меня платье. Мне остается только удержаться и не свалиться на своих высоких каблуках. Она раздевает меня догола. На мне нет лифчика. Я остаюсь в одних только трусиках нюдового цвета. Буквально в одну секунду я оказываюсь совершенно голой в комнате с полностью одетыми людьми. Руки и ноги немеют от холода, но стыд обжигает мне щеки.
Все внимание дизайнера теперь сосредоточено на другой модели. Блондинке. Высокой. Худой.
Точно такого же размера, как и я.
Стилист теперь делает прическу ей. Я стою одна, и мне никто не собирается помочь, подсказать куда идти, что делать, ну или хотя бы дать мне халат, чтобы прикрыться.
И только я оборачиваюсь, я сталкиваюсь с объективами камер. Щелчок,
И именно в это момент, в свои восемнадцать, когда меня фотографируют обнаженной без моего согласия, я чувствую себя буквально изнасилованной своей собственной карьерой. Мне могло быть сейчас пятнадцать, мне бы тогда сказали, что все в порядке, так и должно быть. Мне могло быть четырнадцать. Но разве это имеет значение сейчас? Когда мне восемнадцать. Сейчас я больше понимаю. Я вижу, что все это неправильно. И вся эта несправедливость бьет по мне, причиняя сильную боль.
Следующие десять минут я пытаюсь найти свою одежду, проходя мимо людей со скрещенными на груди руками. Стараясь не заплакать. Но слезы жгут мне глаза, и боль от данной ситуации накапливается у меня в груди. Давит словно камень, тянущий меня на дно океана.
Я больше не хочу здесь находиться.
Я просто хочу домой.
18. Райк Мэдоуз
Я останавливаюсь на парковке, снимаю шлем и выключаю зажигание мотоцикла. Поднимая голову, замечаю темно-зеленый джип Салли, припаркованный у информационного центра. Набираю другу, быстро переобуваюсь в ботинки для скалолазания и прикрепляю на талии мешочек с мелом.
Сегодня дует сильный ветер, и из-за этого в карьере Бельфонт деревья шумно шелестят. Однако не все так плохо, чтобы отменять восхождение. Что самое главное — небо чистое.
Ведь приближающаяся буря нахрен меня может убить.
Как только на телефонной линии раздаётся звук, я говорю: — Ты опять флиртуешь с администратором, Сал? — на прошлой неделе мне пришлось его буквально вытаскивать из этого центра, прежде чем на небе сгустились тучи. Он стоял со своей рыжей копной на голове, облокотившись на стол, бросая банальные и глупые фразы в разговоре с Хайди — блондинкой лет за двадцать, живущей неподалёку в общаге.
— Кто это у нас тут такой медленный? — отвечает он. — Миссия принята и завершена уже час назад, чувак. Опаздывающий Опоздун — должно стать твоим именем и фамилией.
— Она опять тебя отшила? — спрашиваю я, направляясь к отвесной стороне утеса.
— Не в этот раз. В эту субботу у меня свидание, так что все не верящие могут отсосать мне яйца.
Я улыбаюсь и перехожу на бег. Я не хочу чертовски сильно опоздать. Салли собирается сольно взбираться рядом со мной. Поднимаясь, он разместит свое снаряжение на скале по мере восхождения, а затем спустится вниз, снимая при этом промежуточные точки страховки. В свободном же соло такой роскоши нет. У меня есть лишь мел и мои чертовы ботинки.
Это все.
Порыв ветра пускает рябь по воде, протекающую через карьер. В Бельфонте я взбирался по большинству стандартных маршрутов. Но прежде чем я поеду в Калифорнию, Салли хочет, чтобы я взобрался по тому маршруту, который был первым в моей соло-карьере. Своего рода мое последнее гребаное «ура», на случай если в Калифорнии я умру.
Так что да, я ехал сюда три часа ради этого. Хотя это не так далеко, учитывая другие места, куда я езжу ради этого вида спорта. Если я не провожу время с братом или Дэйзи, я взбираюсь на горы. В Пенсильвании действительно трудно найти хорошие скалы. Не так много маршрутов выше 60 м высотой.