Оранжевое солнце
Шрифт:
— Вечереет. Держись крепче в седле, поедем быстро.
...К юрте подъехали, когда совсем стемнело. Встречала озабоченная Дулма. Приметила, что Цэцэг тяжело спрыгнула с лошади; едва двигая ногами, пошла в юрту — там тепло, пылает огонь в печурке, а Цэцэг холодно. Пришли дедушка и Эрдэнэ, они пригнали отару овец, поставили на ночь в загон.
Ужинать Цэцэг не стала. Сидела на бабушкиной лежанке, высунулась из-за занавески. Эрдэнэ положил ей ладонь на лоб.
— Бабушка, у Цэцэг жар!
— Простыла, — засуетилась Дулма.
Дедушка взглянул на Гомбо.
— Ты не простыл? Голова
Эрдэнэ тоже грудью вперед на Гомбо:
— Не мог костра разжечь?
Гомбо вяло отбивался:
— Какой костер? Ветер сшибал с ног...
Дедушка постукивал по столу пальцами — сердился.
— Куда вы ускакали? Мы вас разыскивали! Ты что, не видел, каким было солнце?
Гомбо отмалчивался. Дулма натерла грудь Цэцэг бараньим жиром, дала выпить настойку из травы, накрыла дрожавшую от холода больную двумя одеялами. В юрте стихло, только потрескивал огонь в печурке да под бараньей шубой не умолкал приглушенный шепот. Дедушка ухо насторожил.
— Эх ты, жирный суслик, перепугался? В бурю страшно было, да?
— А ты за дедушкин халат спрятался... Не страшно было, да? Еще пищишь, как придавленный козленок!
Послышалась возня. Дедушка громко закашлял. Юрту накрыла тишина; даже под бараньей шубой стихло.
В полночь юрта всполошилась. Цэцэг, пылая жаром, вскакивала с постели, рвалась бежать, кричала:
— Солнце! Оранжевое солнце! Лови его, Гомбо, лови!!!
Бабушка едва с ней справилась, успокоила Цэцэг, положив ей на голову мокрое полотенце. Утром все еще были в постели, Цэцэг уже на ногах. Затопила печурку, налила воды в котел. Бабушка поднялась с лежанки, схватила Цэцэг за руку:
— Ложись в постель! Зачем вскочила, ты же больна!
А Цэцэг смеется:
— Что вы, бабушка, это вам приснился сон, — и она, красиво изгибаясь, будто танцуя, легко проплыла по юрте.
Ярче всех сияли глаза Гомбо.
Дулма недоумевала, подошла к Цого, глаза ее испуганно спрашивали: что же будет? Он бородку пощипывает, хитрая улыбка скользит по его лицу:
— Не тревожься, Дулма, молодое — кумыс крепкий, кипит, пенится; старое живет покашливая, идет прихрамывая... Гомбо, Эрдэнэ, пошли, юрту будем разбирать, кочевать надо на новые пастбища...
У Дулмы глаза расширились. Постояла молча и принялась свертывать одеяла, кошмовые коврики, складывать посуду. Цэцэг помогала ей. Гомбо и Эрдэнэ вынесли печку. Цого уже развязывал веревки, натянутые на покрышку юрты.
...По голубой поляне неба плывут одинокие облака, по степной равнине медленно двигается на юг караван. Солнце светит в полную силу, и облака горят веселыми отсветами, голубеет бескрайняя степь. Караван поднимается на песчаный холм, посмотрите на него: в небесную голубизну врезаны живые силуэты, они плавно покачиваются. Впереди на рослом верблюде едет Цого, за ним шагают шесть тяжело навьюченных верблюдов и шесть лошадей. Дулма тоже на верблюде, между горбами которого торчит труба от печурки, а по бокам в просторных сумках позвякивает посуда. В руках Дулмы узелок, она бережно держит его. Гомбо, Эрдэнэ и Цэцэг на лошадях. Они гонят стада. Собаки, зная свои обязанности, ревностно помогают, не умолкает их отрывистый лай.
Солнце уже давно
— А где вода? Речка, родник, озеро?
Цого отмахивается:
— Найдем, найдем!
...Уже стемнело, когда на пригорке поставили юрту, когда дымок тонким столбиком поднялся к небу, когда луна окрасила белую покрышку юрты прославленного чабана Цого в зеленовато-серебристый цвет...
Часть II
СИНИЕ КОНВЕРТЫ
Школа, школа... Как мчится время — скакун, не знающий усталости. Трудно пересечь степь из конца в конец, а разве легко отмерить девять школьных лет? Даже близкие родичи удивлялись, глядя на Гомбо и Эрдэнэ, когда-то малышей — пугливых степных сусликов. Вот они: выросли, раздались в плечах, храбро смотрят вперед.
Есть ли что-нибудь на свете сладостнее мечты? Большекрылая птица — не она ли переносит тебя на неведомый край земли? Не ты ли орел, парящий над белыми вершинами гор? Эти сладостные мечты не миновали Гомбо и Эрдэнэ, но братья нетерпеливо ждали школьный прощальный звонок, и не потому, что школа опостылела; каждый знает — всему бывает конец. Нельзя забыть захватывающее, радостное: любимых учителей, интересные предметы и все-таки самое дорогое — учебные мастерские. Если бы учителя не напоминали, что пора уходить, братья простояли бы у станков до глубокой ночи.
Школа готовилась к выставке изделий учащихся. Всех это захватило. Эрдэнэ и два его друга под руководством молодого инженера увлеченно занимались сборкою водяного насоса собственной конструкции. На столе стопка книг, чертежи, листки с колонками цифр. Цель — бледный свет утренней звезды, она далека, чуть приметна, а радостно, есть технические находки, близок успех. Какое счастье давать воду жаждущим степям и в летний зной, и в лютые морозы. А Гоби? Вода в пылающих песках Гоби...
Гомбо, Цэцэг и ее подруга трудились над макетом детского сада, оборудованного красивой мебелью, затейливыми игровыми сооружениями для малышей.
И учителя и родители узнали, что победители школьной выставки со своими изделиями поедут на аймачную, потом республиканскую выставку в Улан-Батор. Нашлись и хвастунишки. Еще не подводились итоги, а они поспешили написать письма родителям: мы едем в Улан-Батор, пришлите нам новенькие халаты.
Гомбо и Эрдэнэ сидели за столом в комнате общежития и трудились над письмом дедушке. Писал Эрдэнэ, прочитали написанное, порвали в клочки и выбросили. Писал Гомбо, прочитали и тоже выбросили. Сердились, молчали, смотрели в окно.