Оранжевое солнце

Кунгуров Гавриил Филиппович

Она плавно прошлась по мягкой кошме, изящно раскинула руки и запела ласковым голосом. Дедушка любил песни и сам всегда напевал. Надо бы ехать на пастбище к скоту, из юрты не вышел, сидел на коврике, слушал. Цэцэг его обрадовала, спела народную песню «Соловый конек». Закончила, остановилась, что-то вспомнила. Вынула из сумки газету:

— Забыла, дедушка, вот свежая «Унэн» [1] , прочитайте.

Она развернула газету, ткнула пальцем:

— Вот это обязательно не пропустите...

1

«Правда».

Цого

достал очки, начал вслух:

— «До 13 лет Б. Дамдисурэн был неграмотным. С родителями приехал в Улан-Батор, стал помощником шофера. Страсть его — машины. Грамоте выучился, много ездил, много видел. Машина увлекала, но пересилило другое увлечение: он брал в руки хучир и пел. Люди слушали, хвалили. Услышал его игру и пение знаменитый музыкант и обрадовался:

— О, настоящий талант!

И Б. Дамдисурэн стал артистом театра. Наступила пора бессонных ночей, упорного труда, учебы. Теперь он прославленный композитор Монголии, гордость и слава страны. Его песни поет вся Монголия; они, как птицы, облетают все уголки степей и гор и находят живой отклик в сердце каждого человека. Он автор многих опер, любимая из них «Среди печальных гор», она — душа нашего народа. Как радостно, что это музыкальное творение прошло в театре уже две тысячи раз! Композитор испытывает высокое счастье, когда слышит свои мелодии всюду; опера — произведение крупное, а весь народ знает ее...»

Дедушка отложил газету, снял очки, посмотрел на Цэцэг, она придвинулась к нему:

— Прочитали, дедушка? Для меня пример такие люди, светятся как звезда на небе... Буду певицей... Артисткой!

Дедушка ладонью погладил ее пышные косы.

— После совещания животноводов-передовиков в Улан-Баторе смотрели мы оперу «Среди печальных гор». Давненько это было, а помню, будто вчера слушал... — И он вполголоса начал напевать всеми любимую мелодию из оперы.

Цэцэг не вытерпела, тут же прервала его:

— Не так, дедушка, вы фальшивите, — и спела арию главной героини, обманутой ханом.

Хотя Цэцэг уже не пела, занялась своими косами, в юрте еще слышался ее голос, и каждый счастливо шагал по степи, украшенной зеленью и цветами, обласканный весенним солнцем.

Первым, шумно кряхтя, поднялся дедушка. Взял газету, спрятал ее за пазуху.

— Немножко засиделись в юрте. С тобой, Цэцэг, и о делах можно позабыть, но, человек без песни — птица бескрылая... Пой! Все-таки поедем к тем, кто нас кормит. А как с математикой? Заниматься будешь с Гомбо?

— Нет. Успею. Поеду с вами. Люблю степь и скот люблю. Вы знаете, дедушка, я ведь немного дурочка, везде пою, на пастбище барашки, козочки слушают, глазенки вылупив...

Дедушка опалил ее жестким огоньком своих глаз, морщины на лбу подпрыгнули и упали:

— Вот вы много говорите, что очень любите и степь и скот. Лучше меньше говорить, а больше делать. Песни хороши, но от них скот не жиреет...

Все рассмеялись, вышли из юрты. Дедушка вынул трубочку, закурить не успел. Цэцэг подскочила к нему легким козленком, трубочку выхватила, на солнце любуется:

—

Какая милая трубочка, новенькая, беленькая, уж очень беленькая, у моего дяди трубка с красивыми коричневыми крапинками.

Дедушка получил от Цэцэг трубку, закурил, веселый сел на лошадь и ускакал, с ним Эрдэнэ. Гомбо пошел за седлом для лошади Цэцэг. Она его окликнула:

— Возьми у меня в сумочке задачник, на досуге где-нибудь под кустом в него заглянем.

Гомбо сморщился, пошел нехотя. Принес седло.

— Где же задачник?

— Не взял, сначала один разберусь, может, я все забыл, задач не решу...

Дверцы распахнулись, навстречу Дулма, в руках у нее доска, на ней колобки из творога, несет подсушивать. Цэцэг помогла поднять доску на покрышку юрты, под палящее солнце.

— Я уже похозяйничала, могу подменить Гомбо, поехать на ближние выгоны к овечкам, а вы позанимайтесь, — посоветовала Дулма.

Цэцэг и слышать не хотела, скрылась в юрте. Вернулась с задачником в руках. Поспешила к своей лошади, ловко вскочила в седло и помчалась:

— Гомбо, догоняй!

Он вставил ногу в стремя, подскочил, чтобы сесть на лошадь, седло скатилось, ослабли подпруги. Цэцэг скрылась за холмом. Объехав загоны и заросли кустарника, Гомбо поднялся на пригорок, увидел на желтом выступе светло-зеленый халат и белую шляпку Цэцэг. Она, привстав на стременах и прикрыв лицо ладонью от лучей солнца, смотрела вдаль. Подъехал Гомбо.

— Что увидела?

— Удобное место выбрал твой дедушка. Гляди, вокруг целое море зелени... Мой отец ухитрился поставить юрту в низине среди серых камней и красного песка.

— Поедем скорее, увидишь, какие тут рощи и озеро...

Они торопили лошадей, скача по склону холма, пересекли узкую долину, поросшую высокой травой. Слева возвышалась гора, справа потянулись рощицы и перелески. Неожиданно Цэцэг повернула коня и поскакала совсем в другую сторону. Гомбо за нею. Так мчались они долго. Миновали много холмов и увалов. Перед ними желтая песчаная полоса, за ней синие горы, зубцы их врезались в небо. Гомбо разгорячил коня, обогнал Цэцэг.

— Ты куда?

— Испугался? Давай поднимемся вон на ту сопку!

— До нее далеко, и к ночи не доедешь...

— Совсем испугался... — и повернула коня.

Они поскакали обратно. Кони вспотели, тяжело дышали. Дали передохнуть, поехали шагом. В перелеске спрыгнули с коней, пошли пешком. Цэцэг сорвала большой синий цветок, приколола его на грудь. Вновь сели на лошадей. Перевалили через крутую сопку, увидели стадо коров, а дальше табун лошадей; они разбрелись по широкому склону. Их пасли дедушка и Эрдэнэ.

— Поедем к ним, — заторопилась Цэцэг, — поможем подогнать скот.

Дедушка доволен: вместе они быстро собрали коров, взялись за лошадей и, хотя с ними пришлось повозиться — особенно непокорными оказались два скакуна, — справились с табуном. Собрались у небольшого родника, он бил из-под гранитной плиты, розовой, с зелеными разводами. Размыв себе желтую дорожку в песке, бежал узкой змейкой, теряясь в траве и мелкой россыпи светящихся на солнце камней.

Дедушка уставился в небо.

— Сколько же времени? Часа четыре?