Оранжевое солнце

Кунгуров Гавриил Филиппович

Солнце стояло высоко, пора гнать скот на водопой.

...На берегу речки, на горячем песке лежали на спине Гомбо и Эрдэнэ. В кустах пересвистывались пташки; телята лезли в воду, отбиваясь от мошки, отталкивали друг друга, жадно пили.

— Эрдэнэ! — окликнул брата Гомбо. — Ты знаешь, что я нынче в школу не пойду?

Эрдэнэ вскочил:

— Почему не пойдешь, останешься в юрте и на зиму?

— Нужна мне юрта! Пойду работать на завод или шахту...

— Давай вместе!..

— Тебя не возьмут.

— Хе, —

хихикнул Эрдэнэ, — а тебя возьмут? Спрошу Дагву, он все знает...

— Не спрашивай, услышит дедушка, не пустит.

Цого и гости с пастбищ вернулись вечером. Счетовод госхоза, едва переступив порог юрты, присел к столику, защелкал на своих крошечных счетах. Дагва внимательно следил за цифрами. Дедушка молча сидел в стороне. Счетовод разогнулся, передал Дагве листок, сплошь исписанный цифрами. Подсчет обрадовал — план будет перевыполнен не менее чем на десять процентов. Упитанность скота отличная, приплод большой.

Ужинать гости отказались, уговоры и просьбы Цого и Дулмы не помогли; гости торопились, надо им засветло доехать до юрты Бодо. У коновязи Эрдэнэ вертелся около Дагвы, забегая то с одной стороны, то с другой стороны. Выдалась удачная минута, Цого разговаривал со счетоводом, Эрдэнэ — к Дагве.

— На завод берут со скольких лет?

— С шестнадцати...

— А на шахту?

Дагва погрозил пальцем:

— Ишь ты, куда копыта направляешь... Не окончивших школу нигде не возьмут... Это держи в голове, — и вскочил на лошадь.

Уехали гости, увезли с собой цифры, прославляющие юрту Цого, прихватили и житейский покой этой юрты.

Цого провожал гостей до Зеленой горы. Вернулся, когда степь потемнела, луна стояла как одинокий пастух среди звездного стада. Войдя в юрту, Цого не посмотрел ни на Гомбо, ни на Эрдэнэ, будто их в юрте нет, подошел к Дулме:

— Дагва меня напугал, увидел на песке следы стаи волков. Я не рассмотрел, темно... Беда, если разбойники начнут за нас выполнять план; овец могут вырезать начисто...

Цого и чай пить не стал. Вскинул ружье на плечо и вышел из юрты. Ходил недолго.

— Тихо... Может, Дагва ошибся?.. Хотя могут в полночь или под утро нагрянуть...

Только сейчас дедушка заметил Гомбо и Эрдэнэ:

— Почему не ложитесь спать? Дагва ваши головы растревожил? Умный, беда какой умный, но смешной мужик. У него просто: дели пополам. Одного в степь, другого в город... Ко мне тоже сон не идет. Посидим посторожим. О, давайте, как Дагва, пополам — до полуночи не сплю я и Гомбо, после полуночи — Дулма и Эрдэнэ...

— Если спать захочется? — зевая, спросил Гомбо.

— Не уснем, буду сказку говорить, а ты слушать, ночь быстро убежит, как перепуганный заяц.

— Я тоже хочу слушать сказку, спать не лягу, — обиделся Эрдэнэ.

— Ложись, Дулма, спи, нас трое мужчин, обойдемся и без тебя...

— Лягу, устала я, но одно ухо насторожу, пусть слушает...

Залаяли собаки, неистово

залился Нухэ. Цого схватил ружье, выбежал из юрты, за ним Гомбо и Эрдэнэ. Ночь темная, ничего не видно, а дедушка ловко обходит камни, заросли кустов, торопится к загону, где овцы и козлята. Собаки там и лают. Лай нарастает; вдруг послышался жалобный визг — видимо, в зубы волка попала одна из молоденьких, но задорных собак.

Дедушка выругался:

— Так тебе и надо! Куда лезешь?! — вскинул ружье и выстрелил. Огонь из ствола мелькнул красной молнией. Раздался второй выстрел, мелькнула такая же молния. Выстрелы раскололи ночную тишину, эхо прокатилось по степи и заглохло. Собаки притаились, заблеяли овцы, слышны топот ног и возня. Дедушка всполошился:

— Сорвались с мест, не выдавили бы ворота загона, убегут в степь, глупое отродье!.. — поспешил к загону, за ним Гомбо и Эрдэнэ.

Овцы сбились в кучу, давили на стенки загона и ворота. Вот-вот прорвутся. Почуяв людей, после окриков дедушки они присмирели, стали ложиться. Дедушка устало дышал, отдал ружье Гомбо, вытащил трубку, закурил. Когда все овцы улеглись, притихли, зашагал к юрте.

Эрдэнэ прошептал:

— Дедушка, ты ранил волка, я видел, он подпрыгнул, упал, с потом уполз в кусты...

— Не ври! Ночью зверя не убьешь, он видит, а ты — нет.

Остановились, вслушиваясь в ночные шорохи.

— Пойдемте в юрту, собаки не лают, знают, далеко разбойники убежали...

Зашли в юрту, в печурке мелькает тусклый огонек, дедушка пощупал котел — горячий — и шутливо сказал:

— После такой удачной охоты добытчики чай пьют. И мы тоже...

Дедушка очень хитрый, зря ничего не скажет и не сделает; он знал, что нельзя еще ложиться спать, волки могут вернуться, потому и ружье не повесил над лежанкой, а поставил рядом с собой.

Наваристый чай слаще жирных пенок; выпили по чашке, налили еще. Дедушка пил, шумно чмокая губами; отставил пустую чашку, руку за пазуху, вынул трубочку, набил туго табаком, прикурил от уголька печурки. Поплыло сизое облачко — хорошая примета. Приготовились слушать.

— Собрал хан-повелитель своих воинов, слуг, пастухов, палачей, ногами топает, его злые слова — молнии черной тучи: «Лентяи! Почему курган стоит?! Уберите его из моих степей! На месте кургана сделайте большой загон для овец!»

Люди хана копали тридцать дней и тридцать ночей. Курган убрали — чистая равнина. Хан рад, раздобрился: «Зарежьте сто быков, тысячу баранов, поставьте сто бочек с кумысом. Ешьте, пейте, веселитесь!»

Исполнили волю хана. Ели и пили целую неделю.

В один пасмурный день прибегает к хану его первый слуга: «Пресветлый повелитель, курган стоит и поднялся еще выше...» — «Убрать, срыть, выровнять! Выполните — озолочу, а не выполните — головы отхвачу!»

Опять курган срыли, землю выровняли. Опять пили, ели, плясали, веселились.