Оранжевое солнце
Шрифт:
— Люблю слушать сказки, говори.
Они уютно расположились в уголке, возле теплой печи, и Эрдэнэ, пытаясь подражать своему дедушке, начал:
— В роскошной юрте с шелковой покрышкой жил хан-богач, владелец огромных стад коров, лошадей, баранов, верблюдов. При своей юрте хан держал работника, красавца юношу. Для котла хана работник должен пасти отборных баранов на солончаках, вовремя поить ключевой водой, вовремя давать им отдохнуть. Гости хана всегда хвалили нежное мясо баранов, льстиво говорили, что никогда и нигде не едали такого вкусного угощения. Хан же своего работника не хвалил и не кормил. Сидя у котла, наслаждался
У хана любимая дочь Саран — луна; блистала она серебряным светом в роскошной юрте отца. Не было у него ничего дороже дочери. Он уже выбрал для нее богатого жениха, который готов прибавить к стадам хана тысячу голов скота.
Дочь влюбилась в работника и убежала с ним. Хан топал ногами — пыль вздымалась облаком, кричал — до самых гор слышно: «Пусть негодница ходит в лохмотьях, пусть ест обглоданные кости дохлых баранов!»
Отрекся от дочери, заставил ламу близлежащего монастыря отдать душу Саран черным духам.
Работник с дочерью хана скрылся в далеких степях. Поставил маленькую юрту, от темна до темна трудился, а молодая жена ничего не делала, сердито распоряжалась: «Худо работаешь! Ты обещал мне такую жизнь, какая у меня была в юрте отца. Обманщик!..»
Работник возвращался в юрту усталый, готов был упасть на кошмовую лежанку и уснуть, но надо растопить очаг, наполнить котел, приготовить ужин. Жена кричала: «Я голодная! Ты же знаешь, что у очага не умею и не хочу возиться... Быстрее пошевеливайся!»
Как-то пришел он, от усталости спина ноет, ноги подгибаются, а жена ему навстречу, глаза злые, как у степной кошки: «Где шелковый халат? Ты обещал. Не стыдно тебе? Я одета беднее всех!..»
Работник стал трудиться, совсем не жалея своих сил. Однажды вернулся с работы раньше обычного и застал жену в объятиях другого...
Хухэ не выдержала, соскочила со стула:
— Ну, и что же он сделал с нею?
— Не спеши, он был мужчина неторопливый, рассудительный; все простил любимой жене, даже обещал подарить белые бусы... — Эрдэнэ вздохнул и тихо добавил: — если любишь, все простишь...
Хухэ возмутилась:
— Он не мужчина, а войлочная подстилка для седла! Выгнать надо было изменницу, выгнать!
Эрдэнэ схватил руку Хухэ, крепко сжал:
— Тебе я бы все простил...
— Что сказал? Подумал? Выходит: ты работник, я твоя жена — негодница? Что прячешь глаза, стыдно?..
— Успокойся. Обиделась зря. Ты мне всегда нравилась и хорошо это знаешь...
— Зачем врешь? Здесь у тебя Цэцэг была и осталась, — Хухэ ткнула пальцем в его грудь. — Уедешь, забудешь...
— Нет. Не забуду!
Пришла мать с Халтаром, и Хухэ обо всем позабыла, занялась сыном. Мать упрекнула дочь:
— Худо делаешь. Гость попрощался, а ты и не ответила...
— А где он? Уже ушел? Почему так быстро? Убежал? Даже и не заметила...
— Значит, торопился куда-нибудь. Говорят, он хороший мастер. Хвалят...
— Смешно. Кто мог, мама, тебе его хвалить. Ты что, начальник цеха! — рассмеялась Хухэ.
— Что же я, никто? Слышала, люди говорили, — обиделась мать и поспешила скрыться на кухне. Хухэ накормила Халтара, уложила спать и стала одеваться.
— Куда же ты? Уже ночь...
Хухэ сбросила с плеч пальто, села за стол, развернула газету, но не прочитала ни одной строчки. В ушах сказка Эрдэнэ. Зачем ее рассказал. Он бы все мне простил... Разве я в чем-нибудь провинилась? Странный и хороший. Обиделся. Глупости наговорила, зачем-то вспомнила Цэцэг, ведь она давно замужем. Торопливо попрощался, сбежал. Хухэ зашагала по комнате. И вдруг ворвался туман, ничего узнать нельзя. Исчезли зеркало и книжная полка; у окна вырос куст скромного гобийского деревца, на нем тошлой — синие ягодки, Хухэ знает, они кисло-сладкие, в Гоби их любят — утоляют жажду. Вздрогнула, перед нею скала, на вершине ее горный козел с гордой осанкой, вскинул рога, готовый ими поддеть; глаза злые, пылают, Хухэ отвернулась. Перед нею сияющая желтизной тропинка, кто-то зовет — впереди голубая даль. Идти надо — ветер толкает в спину. Надвинулась ночь, окружили непроглядные тени, где-то послышался унылый вой — плакал шакал. Хухэ оглянулась, кроме черноты — ничего. Упала на песок и закричала. Слышит над головой знакомый голос — Эрдэнэ. Очнулась... Пошатываясь, подошла к столу, на пол упала и разбилась чашка. Подбежала мать:
— Доченька, что с тобой, ты кричишь?
Хухэ прошептала:
— Прости, Эрдэнэ, я заснула...
Мать в испуге обняла дочь:
— Это я, уже поздно, ты устала, иди спать.
Утром едва не проспала Хухэ, бежала, торопилась на работу. У дверей цеха ее встретили подружки, одна притворно вздохнула:
— Что-то ты, Хухэ, бледная? Дружок-то уезжает, расстаетесь...
— Какой дружок? — отбивалась Хухэ.
— Эрдэнэ. Заметный парень.
Хухэ хотела отмахнуться, уйти, но подружки неумолимы, окружили:
— Не будь глупенькой. Не быть же тебе всю жизнь одинокой...
— Вы что, уже просватали меня? Знаете то, чего не знаю я?..
Подруги смеялись, выкрикивая:
— Водонапорный цех все видит!
— Водонапорный цех все знает!
Привычный звонок напомнил — пора, и девушки поспешили в цех.
...День выдался для Эрдэнэ и тревожный и радостный. Как же не тревожиться? На исходе три недели, пора возвращаться в воинскую часть. А радость — приехал в Дзун-Баин Сундуй. Эрдэнэ и не спрашивал, почему только на три дня заглянул сюда его друг. Они успели побывать всюду. Дзун-Баин покорил Сундуя. А Гоби: ее шелковисто-синее небо, призрачные дали, скалы, которые солнце с утра и до вечера раскрашивает в лиловые, золотые, шоколадные, серебряно сияющие краски? Это самая красивая красота. Эрдэнэ не переставал любоваться и к этому же клонил друга. Обидно, его старания — выстрелы пыжом мимо цели: такая красота и не зажигала сердце друга, он оставался равнодушным. Можно ли быть равнодушным к прекрасной Гоби? Какое каменное сердце! Вот о руднике, машинах, горячих делах сменщиков водонапорных цехов друг не уставал говорить, так восхищаться, что и узнать Сундуя трудно; подменили молчуна, горячился, выкрикивал:
— Ты, Эрдэнэ, не соврал! Таких машин нигде бы я не увидел. Вначале даже испугался — громады, а как умно устроены: один человек запросто управляет. И я бы смог...
Эрдэнэ осторожно гасил пыл друга:
— Запросто управлять такой машиной не каждому дано. Голову надо иметь, точный глаз, а руки еще точнее...
Сундуй будто и не слышал, тряс руку Эрдэнэ:
— Спасибо тебе! Рад, что побывал в Дзун-Баине. Никогда не забуду!
...Куда торопится время; спешит, спотыкается, вновь спешит, словно его кто-то подгоняет. Завтра день отъезда Эрдэнэ и Сундуя из Дзун-Баина — печальный день...