Орден Креста
Шрифт:
Все это могло длиться бесконечно. Голос Стена охрип. Орден раскололся. Появились те, кто вдруг стали поддерживать обвинение:
– Нельзя было слушать темного. Он сам легко мог устроить атаку и потом спасать нас, что ему стоил подобный маневр для усыпления нашей бдительности? Письмена древние и особенно Книга Истин гласит, что темным верить нельзя, что демоны во все, временя, будут опасны. Мы же посмели усомниться в мудрости предков и пустили к власти отступника, - заявил на одном из заседаний Эйден Асер, так и не добившийся желанного успеха в рамках ордена.
Стен на это уже даже не
– Если во всем виноват я, если я - темный, если я - отступники, если это я виновник всех трагедий, то почему бы не арестовать меня прямо сейчас и снять обвинения с ордена. Ведь это значит, что они такие же жертвы, как власти и представители народа.
– Не насмехайтесь над судом, мы склонны предполагать, что все вы в едином сговоре, - холодно отвечал обвинитель, вызывая в Стене отчаянное желание, просто уйти из зала суда, но он оставался.
Однако пока шла эта бесконечная тяжба, темные мысли и чувства в сердцах людей продолжали существовать и вырываться наружу. Это заставило орден начать действовать тайно. По приказу Стената, Рейнхард отобрал тех, кому можно было доверять, тех, кто действительно сражался за покой людских душ.
– Наши предшественники воевали в тени, - говорил старик.
– Я сам начинал именно так. Именно поэтому не стоит бояться, считайте, что вы просто на заданиях, требующих особой осторожности и действуйте по протоколу.
Артэм с радостью вернулся к работе. Это хоть немного спасло его от бесконечных вопросов, на которые он не знал ответов. Когда его вызывали в суд, он являлся только чтобы напомнить о том, что уже предоставил все бумаги относительно своего исследования и ему нечего добавить. После этого он всегда сразу уходил, награждая брата злобным взглядом.
Шестой суд. Седьмой. Восьмой, а там и десятый. Стен выдержал их все, но все больше молчал, лишь отвечая на вопросы. Он перестал пытаться говорить с чиновниками, которые даже слушать его не хотели. Перестал требовать и стараться повлиять на короля. Более того, ему случайно удалось услышать разговор, в котором советники короля размышляли о том, как выгодно преподнести падение ордена. Вздыхая, он решил тогда, что ему не случайно дали услышать этот разговор и больше не приходил.
Его состояние ухудшалось. Каждый раз его товарищи настаивали на его отдыхе, считая, что епископу не стоит появляться в здании суда. Только Аврелар оставался непреклонным в своем решении. Он медленно худел, превращаясь в живой призрак самого себя, словно что-то пожирало его изнутри. Его кожа стала такой же белой, как и его волосы. Светлые «звезды» окончательно растворились, не оставив даже и воспоминания. Только нежная рука Камиллы, скользнув по его щеке, легко нашла бы эти крохотные шрамы. Но ее не было. Ее письма он долго читал, изучая каждое слово, понимая, почему вздрогнул тот или иной символ, понимая все ее эмоции, но не находил слов чтобы ответить. Точно так же, как не находил слез для того, чтобы оплакать, свою Анне. Боль постепенно сменялась равнодушием, гнев - безразличием, а желание бороться - смирением.
Но даже так, в решающий момент он предстал пред судом от имени ордена. Он принял обвинение в свой адрес без тени страха.
– Вы обвиняетесь в разрушении древней системы, пособничестве демоном и распространению темной силы, путем манипулирования орденом и своими детьми. Вы признаете свою вину?
– Нет, - спокойно отвечал он.
Только это уже ничего не решало. Его признали виновным, а орден объявили вне закона. Когда же Стена собирались взять под стражу в зале суда, представители ордена были готовы боем его отбивать, но он лишь покачал головой и произнес.
– Защитите моих детей, большего мне не нужно.
С этим спорить никто не мог. Один лишь Артэм проклинал их и ругался, не понимая, как могли подобное допустить. Он кричал и бил кулаками стены, но в действительности он просто винил самого себя в том, что не был рядом, не нашел в себе сил защитить епископа, а просто трусливо сбежал. Именно поэтому он очень старался продолжить дело отца, сохранить новый тайный орден и укрепить его тихую деятельность.
Кто-то отказался от клятвы и от епископа, уйдя на королевскую службу в подразделения борцов с тьмой, задача которых состояла в старом добром изгнании. Кто-то отрекся и просто навсегда ушел от этого дела, желая забыть, словно страшный сон все случившееся. Кто-то отказался отрекаться, и был вынужден покинуть столицу и вечно быть под наблюдением, помня о запрете на любую деятельность в сфере экзорцизма.
Лейн отказался первым, еще до суда, потому в новом подразделении стал командиром и смело отдавал приказы. Он не брезговал в своей работе ни печатями Мендаля, ни случайными убийствами одержимых, прикрывая это все вынужденной необходимостью.
Артэм же, как полная противоположность, покинул столицу, стал частью тайного ордена и стремился тихо и незаметно рассеивать Тьму, снова и снова вспоминая отца. Вместо него он с большим трудом нашел в себе силы появиться на пороге старого дома, чтобы сказать Камилле о том, что случилось. Она уже все знала и только крепко обняла парнишку, сожалея, о случившемся.
Только через три года, Артэму позволили увидеть отца. Он просил об этом неоднократно, но ему отказывали снова и снова, заставляя уже и не ждать положительно ответа. Случившееся чудо напугала Артэма, он тут же сорвался в столицу, предчувствуя неладное.
Его встретил Лейн.
– Отец умирает, - сразу предупредил он, провожая брата в темницу.
– Я просил его отказаться от всего не один раз, но он меня...
– Не говори мне об этом даже, - перебил его Артэм.
– Если он действительно покидает нас, то я просто хочу с ним проститься без всей этой политики.
– Ты хоть понимаешь, что это возможно только благодаря мне!?
– злился Лейн.
– Это я убедил позволить тебе попасть в столицу, ради этой встречи.
Взгляды братьев встретились. Младший долго изучал дрожащие морщины гнева на лбу брата, а после спросил:
– А ты понимаешь, что без твоего предательства всего этого просто бы не было?
– Он убил нашу мать!
«Эта она убила его» - мысленно отвечал Артэм, но не произносил ни слова, понимая, что споры будут бессмысленны и бесполезны.