Орден Сталина
Шрифт:
Так что лубянский осведомитель повременил пока нажимать на курок, только следил пристально за тем, что творилось рядом с медвежьим вольером.
– Отдай пистолет мне, золотко, – вкрадчиво произнес Иван Тимофеевич и протянул за оружием левую – изуродованную – руку; правой рукой он удерживал Мишу.
И только тут, при виде большого пальца этой руки – несуразно длинного, отходящего от ладони под углом, явно превышающим девяносто градусов, – всё для Коли встало, наконец, на свои места.
– Доктор Моро… – произнес он почти благоговейно.
Ни Стебельков, ни Настя, ни даже Миша Кедров не уразумели, что бы это могло
– Настя, – Скрябин вновь обращался к одной только девушке, – помнишь того мерзавца из ГПУ, которому я откусил часть руки двенадцать лет назад? Так вот он – прямо перед нами.
Настя опешила, Стебельков же только ухмыльнулся.
– Я еще позавчера знал, что ты – тот щенок, которого мы тогда не добили, – сказал он; обращаться к Николаю на «вы» и по имени-отчеству чекист явно не видел больше смысла. – Мне сказал об этом… – Стебельков открыл рот, чтобы произнести имя главы «Ярополка» – да так с разинутым ртом и застыл.
« Этоттоже забыл Семенова», – констатировал Коля. Ему стало, наконец, ясно, почему Стебельков вознамерился разделаться с ним и с Мишей именно 24 июля. Иван Тимофеевич тогда решил: Скрябин всё узнал о нем и давно убил Анну – с одной лишь целью навредить ему, Стебелькову.
Но для Насти информации оказалось чересчур много.
– Да пропадите вы все пропадом!.. – вскричала она таким голосом, что в вольере проснулся один из белых медведей, и послышалось его довольно громкое ворчание. – Сами разбирайтесь между собой! – И с этими словами она перебросила стебельковский пистолет через вольерную решетку.
Быть может, девушка хотела, чтобы оружие упало в бассейн, но пистолет долетел лишь до травяной лужайки – прогулочной территории медведей, расположенной между решеткой и бассейном. Настя же отошла в сторону, села на газон, подтянула колени к груди и обхватила их руками. Так она любила сидеть много лет назад – когда вместе с Колей и его бабушкой выезжала на дачу.
Стебельков обматерил свою сообщницу, однако ее поступок ничуть его не обескуражил. Должно быть, он хорошо подготовился к встрече. Сунув руку в карман пижамной курточки, чекист выхватил оттуда зажигалку – ту самую: золотую, с накладным гербом СССР. И Коля понял, что не ошибся позавчера относительно когтей льва. Одним движением Стебельков отщелкнул серп на гербе, приведя его в положение, перпендикулярное плоскости зажигалки, и острие серпа приставил к Мишиной шее.
Когда Стебельков доставал зажигалку, из его кармана выпало с десяток подсолнуховых семечек.
– Не вздумай фокусничать! – предупредил чекист Скрябина. – Малейшая царапина – и твой приятель покойник!
«Майрановский, лаборатория ядов…» – только и подумал Коля, а вслух произнес:
– Стой спокойно, Мишка. Он тебе ничего не сделает. Ты ему нужен живым.
– Живым – да, до поры до времени, – согласился Стебельков. – А вот целым и невредимым – нет.
С этими словами он повернул колесико зажигалки, и возникший язычок племени – длинный, тонкий, – лизнул Мишин подбородок.
5
Мужчина с винтовкой не слышал из своего укрытия, как вскрикнул Миша, зато прекрасно разглядел в оптический прицел, как покачнулся черноволосый парень, будто его ударили кулаком в лицо. Девушка, сидевшая на траве, что-то сказала, но слов он не разобрал. Да и не было у него возможности вслушиваться в ее слова: в обезьяньей клетке, располагавшейся неподалеку, началось беспокойное
– Да, это ему точно не понравится, – одобрила Настя действия Ивана Тимофеевича; на подбородке у Миши мгновенно начал вздуваться ожоговый волдырь.
– Колька, мне совсем не больно! – заявил Миша преувеличенно бодрым голосом.
– Значит, повторить? – спросил его Стебельков и еще раз крутанул колесико.
На сей раз пламя лизнуло край Мишиной щеки – и длилось это уже дольше. Не выдержав, Кедров довольно громко застонал. Настя засмеялась – ее явно радовало, как на происходящее реагирует Коля.
У того лицо сделалось серым, словно асфальтовая дорожка под ногами, а взгляд стал блуждать по сторонам, останавливаясь на ком и на чем угодно: на Насте, на бассейне в вольере, на белом медведе, чья морда высовывалась теперь наружу из маленькой пещерки, – только не на Мише и не на Стебелькове.
– Чего вы хотите? – с трудом выговорил Николай.
– Ну, во-первых, ты подпишешь кое-что, – тотчас отозвался капитан госбезопасности. – Во-вторых, скажешь мне, где прячется твоя сообщница – или кто она там тебе? А если обманешь, твой приятель умрет страшной смертью.
«А я, судя по всему, умру гораздо раньше», – определил для себя смысл последней фразы Скрябин.
– Хорошо, – сказал он. – Полагаю, вы уже заготовили бумагу, которую я должен подписать?
Конечно, Стебельков заготовил.
– Настя!.. – позвал он; бывшая Колина няня чуть поколебалась, но поднялась-таки с газона и направилась к нему. – Держи-ка вот это!
Стебельков передал зажигалку девушке, и та прижала коготь львак Мишиной ладони – высоко поднимать золотой аксессуар ей было несподручно. Сам же капитан госбезопасности вытащил из кармана пижамы документи подошел с ним к Скрябину.
– Читай, но руками не трогай! – сказал чекист, поднимая бумагу к самому Колиному лицу; он опасался, видимо, что практикант НКВД сгоряча попытается ее уничтожить.
Николай увидел машинописный текст и понял теперь, почему Иван Тимофеевич говорил о пишущей машинке. Мерзавец отпечатал на ней следующее:
Я добровольно ухожу из жизни и делаю это признание, чтобы очистить свою совесть.
В ночь с 11 на 12 июля с.г. я, руководствуясь личными мотивами, организовал побег из здания НКВД приговоренной преступницы А.П. Мельниковой. Затем, под воздействием психологической обработки со стороны гр-ки Мельниковой, я согласился стать агентом-осведомителем германской организации «Аненербе», в пользу которой гр-ка Мельникова осуществляла шпионаж на территории Союза ССР. Как мне стало известно, данная организация под видом изучения древней истории занимается исследованиями в области парапсихологии, спиритизма и оккультизма. Цель исследований: использовать малоизученные возможности человека для обеспечения превосходства германской расы.
Гр-ка Мельникова настойчиво добивалась от меня передачи ей сведений, касающихся деятельности проекта «Ярополк». Однако я, осознав ее коварство, утром сего дня убил немецкую шпионку Мельникову (путем удушения), а затем сбросил ее тело в Москву-реку. Таким образом, осуществив самосуд, я совершил еще одно преступление перед Советской Родиной.
Я полностью осознаю свою вину и считаю, что не вправе жить дальше.
26 июля 1935 г.