Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж
Шрифт:
Надо успокоиться.
Надо.
Но дурные мысли не сдавались, трепеща от волнения. Неслись назад, в роковой, тоскливый понедельник, когда ей позвонили из зимнего спорткомплекса «Авангард». Услышав новость, она едва не свалилась с инфарктом.
Антон. Травма черепа. Кома. Состояние критическое. Слова каплями ртути катятся по рассудку. Забиваются в трещины. Перед глазами – туман. Ноги ватные. Хорошо, что рядом стул. Хорошо… Что теперь может быть «хорошо»?! Что?! Антошку привезли к ним, в Институт неотложной хирургии. Леночка, партнерша внука, заплаканная, на грани истерики, все пыталась что-то рассказать. Сквозь гул пчелиного
– …я виновата!.. опоздала… Они с Виталиком поспорили… головой в бортик… Это все я, я виновата! Простите меня, Мария Отаровна, простите… Нет, не надо, я сама себя не прощу…
Конечно, девочка не виновата. Следовало успокоить, обнадежить, но сил не было. Из тумана выплывало счастливое, раскрасневшееся лицо внука. Баб, поздравь нас! Мы с Ленкой «серебро» взяли! Вот! Как она радовалась вместе с мальчиком! Соглашалась: фигурное катание – прекрасный вид спорта. Станете чемпионами, поедете на Олимпиаду. И травм меньше, чем, к примеру, в слаломе или боксе. Ты все правильно говоришь, Антошка, только будь поосторожней. Конечно, баб, не волнуйся!..
Не волнуйся…
Восковое лицо, бинты, пластик кислородной маски. Капельницы. Зеленые зубцы на экранах. Строгие лица коллег из реанимационной бригады. «Мария Отаровна, вы врач. Вы поймете. Мы делаем все возможное. Но никаких гарантий…» Самое страшное – твое полное бессилие. Врач с почти полувековым стажем, доктор наук, профессор, зав. кафедрой анестезиологии, ты бессильна помочь самому родному, самому близкому человеку. Антон не приходит в сознание. Он гаснет огарком свечи, и ты вынуждена смотреть на исход, затянувшийся по нелепой прихоти судьбы, не находя себе места и глотая валокордин.
Потомственный врач в четвертом поколении, старуха никогда не верила ни в бога, ни в чудеса. Но сейчас, запершись в кабинете, она шептала какие-то слова, плакала, о чем-то просила, молила неведомо кого, ловя даже не надежду – тень, намек, призрак.
Чудо. Ей требовалось чудо.
На другой день чудо свершилось.
Вообще-то в палату Антона посторонним входить запрещалось. Но кто осмелился бы не пустить профессора Френкель к родному внуку?! Она сидела здесь уже не один час, опустошенная, без сил. Лицо мальчика плыло перед глазами. Слезы? Нет. Что-то сердце защемило. И палата тоже плывет, раскачиваясь на мертвой океанской зыби. Голова безвольно откинулась, ткнулась в выкрашенную серо-голубой эмалью стену палаты.
Обморок был краток и странен. Мария Отаровна понимала, что окружающее – плод ее измученного рассудка, но… Под ногами – жирный чернозем. По правую руку к горизонту тянутся квадраты полей, усеянных лохматой капустой, похожей на отрубленные собачьи головы. Слева, за водяными рвами, теснятся хижины – круглые плетенки на сваях. Дальше на утесе возвышается крепость. И, ближе к скалам, – чудная башня, наклонная сразу в три стороны. Теплый, почти горячий воздух нес ароматы цветов, тяжкие миазмы разложения и запах прели. Из ближайшей хижины выбрались двое. Один, высокий, нечеловечески пластичный, словно не шел, а перетекал по земле. Одетый в штаны и рубаху смешного ярко-розового шелка, он был абсолютно незнаком профессору Френкель. Зато второй…
Сердце вновь ударило в предынфарктный галоп:
– Антон!
– Бабушка!..
Конечно, поначалу она не поверила. Что еще,
Это сон, страшный сон…
Ты в коме, Антошенька. Полтора дня.
Это огромная удача, Мария Отаровна, что вы не заснули, а именно потеряли сознание. Успокойтесь, скоро вы очнетесь. И будете помнить наш разговор. А вот усни вы над койкой внука… Вам очень повезло! Я готов помочь Антону выйти из больницы, но для этого нужны две вещи.
Какие?!
Первое: поверьте нам.
Он так и сказал, милый господин Кничер: «нам». Не «мне», а «нам».
И добавил: Антон, твоя очередь. Докажи бабушке, что она не спит. Пусть убедится. У нас мало времени.
…деньги, в тумбочке, тысяча триста… подарки к Восьмому марта: тебе часы «Casio» – маленькие, на ремешке, а не на браслете, как ты любишь; Ленке – цепочка золотая, с кулончиком… в коробке…
Очнувшись в палате, Мария Отаровна долго не могла понять: что она делает?! Почему спешит, собирается, не попадая в рукава пальто? Куда? Домой? Зачем?! Лизоньку тетя Нюша покормит, соседка. Что ей делать наедине с бедой, в пустой квартире? Муж умер два года назад, Антошенька переехал к бабушке, теперь он лежит здесь, зачем же ей… Едва захлопнув за собой дверь квартиры, старая женщина кинулась к тумбочке в комнате внука. Все оказалось именно там, где сказал Антон: деньги, часы, цепочка с кулоном… Реальность треснула пополам. И в зияющую трещину обычного порядка вещей ворвался отчаянный ветер надежды.
«Бабушка, заночуй в больнице. Так нам легче будет тебя найти здесь. Понадобится наркоз. Хотя бы легкий. Иначе, если ты просто заснешь, потом ничего не вспомнишь».
Вечером она вызвала такси и поехала обратно в институт. Прекрасно зная, чем рискует: наркоз самой себе, без контроля специалиста… Сердце. Возраст. Нервы. С другой стороны, чем рискуешь, старуха? Крупицами лет, отмеренных тебе? Антоша, бабушка идет, бабушка с тобой…
Они ждали ее. Внук и господин Кничер.
Это вам. Оденьтесь. Я отвернусь. Лишь сейчас Мария Отаровна заметила свою наготу. И не устыдилась. У нас, госпожа профессор, есть время – часов десять. Вы убедились? Если нужно, мы с вашим внуком предоставим дополнительные аргументы. Потом? Как вам будет угодно, госпожа профессор. Итак, к делу. Мне жизненно необходимо встретиться с одним человеком. Я очень надеюсь… да что там, уверен! – с его помощью удастся вывести Антона из комы. Но не сразу. Может, неделя. Может, месяц. Больше – вряд ли. Успокойтесь, здесь время течет иначе. Антон уже говорил вам. У вас пройдет три-четыре дня максимум. Даю слово, я потороплюсь. Это ведь и в моих интересах. Мои интересы? Повторяю, мне нужен один человек. Как и в вашем случае, речь идет о жизни и смерти. Кто он? Владимир Сергеевич Чижик, он же Влад Снегирь, писатель. Ваш земляк. Хотите поговорить с Антоном? Не смею мешать. Обсудите, подумайте. Понимаю, звучит диковато, но…