Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж

Олди Генри Лайон

Возвращается троица лидеров медленно, нога за ногу, едва не лопаясь от собственного достоинства и чувства выполненного долга.

– Бут-Бутан? Как ты тут оказался?

Вопрос, приличествующий идиоту. Вот сейчас он ухмыльнется, пожмет плечами и ответит с безразличной, до боли знакомой интонацией: «Стреляли!» Тогда у меня точно крыша набекрень съедет.

– Спасали…

– Кого? Кого спасали?!

– Тебя…

– Зачем?!

– Молодцы! – вмешивается Книжный Червь, лучась от счастья. – Хорошие герои! Снегирь, браво! Спасайте родителя, детки, воистину спасайте, не ведая, что творите… Взять их!

Наконец-то лучникам нашлась привычная, понятная работа: хватать, держать и не пущать. Что и было сделано с завидной сноровкой.

– Решайтесь,

рыцарь. Достаточно убить одного, главного. Остальных и пальцем не тронут. Чем вам будет удобнее? Ножом? Слишком близко? Тогда копьем?! У меня в перстне есть яд. Превосходный яд: без боли, без мучений. Очень быстро. Или, хотите, повесим? Главное, чтобы вы вышибли опору из-под ног. Ну же! Пустяк, мелочь, и все отправляются домой жить-поживать: Антон – к любящей бабушке, вы – к тиражам и поклонникам, я остаюсь здесь, вполне удовлетворенный…

Стою столбом. Вавилонским Столбом, за миг до падения.

Беззвучно шевелятся губы Червя.

Тихо вокруг.

Хоть бы закричал кто…

* * *

Убить легко. Копьем – как авторучкой. Фломастер – меч. Яд – порция чернил. Толкнуть с обрыва, связанного, в спину, – как вымарать абзац. Убить легко. «За что?» – взмывает одинокий крик, чтоб кануть в Лету. Глупый. Ни за что. Ты виноват уж тем, что мной рожден: смешной, нелепый, лишний персонаж, и о тебе приятней сочинять успешный квест, чем встретиться однажды лицом к лицу. Да, хочется мне кушать, и вот: небрежно вымаран абзац по имени Содом, за ним другой, по имени Гоморра. Продолжать? Зачеркнуты жена и дети Иова. Зачеркнут ты. Не бойся. Ты умрешь не навсегда. Я воскрешу твой труп – драконьими зубами на снегу, метафорами, повестью о жизни, которая, подобно мотыльку, пришпилена к бумаге: не летай, сожженный лампой, солнцем, тем огнем, к которому опасно приближаться. И правде не открыться: ты убит. Я правду наряжу в одежды лжи – и ложь одену в правды наготу. Я напишу, как ты взрослел, как рос и вырос наконец, героем став, свершил деянья, бросившие небу столь дерзкий вызов, что небесный свод зарделся от стыда; я расскажу, как великаны пали пред тобой, и сотни ослепительных красавиц пришли к тебе, и сотни мудрецов на твой вопрос ответа не нашли.

Убить легко.

Позволь тебя убить. Не укоряй. И не молчи – покорность доверчиво-безгласной немоты иль бунт немой равно бесцельны. Знаешь, мне очень больно убивать тебя. Ты чувствуешь: я ямбом говорю, как будто ямб сумеет укрепить мое решенье. Убивать легко. Ты чувствуешь, сочувствуешь, молчишь, без осужденья смотришь на меня и ждешь решенья. Жди. Сейчас. Сейчас…

Проклятый ямб.

А Настя говорила: «Ямбец, Снегирь. Войдя в такой размер, известно наперед: полезешь драться».

Она была права. Убить легко.

Кого? Тебя? Себя?!

Я никогда…

Баллада рыцаря

Я никогда не стану здесь своим.Я – лжец, а люди вдребезги правдивы,И если происходят рецидивы,То лишь по наущению Змеи.Я никогда не стану вам родней.Я – пьяница, а вы воспели трезвость,И если где царит хмельная резвость,То лишь в беспутных, вскормленных Свиньей.Мне никогда не быть одним из вас.Я горд, а вы неизмеримо кротки,И, где в почете цепи и решетки,В опале грива честолюбца Льва.Давно пора мне на сковороду.Домой.

В геенну. Смейтесь! – я в аду.Но если дом горит, и плачут дети,И псу подстилкой служит добродетель,И кротость с беззаконьем не в ладу, —Тогда зовите.Мрачен или светел,Как летний дождь, как ураганный ветер,Лев, и Свинья, и Змей, за все в ответе, —Зовите, люди!Громче! —я приду.

ХХ. Королева, рыцарь и червь

Предпоследних страниц загибая углы дрожащей рукой,

Мы с глазами в цвет солнца покорно вошли в расступившийся строй.

Мы не пели; и здесь завершилась эта судьба,

И у цели проклятья нам были росой на губах.

Евгения Точицкая

– А что выбрал ты? Червь, ты ведь однажды выбрал?!

Королева выступила из дверей храма. За спиной Польских, в пыльной тьме молельни, правым уголком рта ухмылялась Кривая Тетушка – у подательницы случайной удачи было своеобразное чувство юмора. Лучники попятились, впрочем, не отпустив пленников. Тамара Юрьевна всякий раз удивлялась первичному действию артефакта из Ливерпуля: эти кольчужные сетки, пластины, шипастые оплечья, пояс, усеянный бляхами, наручи-поножи – жуткий, колючий металл едва ли не на голое тело! – но результат был налицо. Казавшийся смешным рыцарю Ордена, доспех неизменно вызывал оторопь у обитателей локусов.

В небе над головой парила смутная запятая.

Королева знала: позови – явится.

– Ты убил? Согласился? Как, Червь? Ядом? Копьем? Огнем?! Убил и обрел покой… Или все-таки не обрел? Отвечай, падаль!

Она блефовала. Не будучи полностью уверена в своих догадках, королева била наугад с убежденностью наития. Такие стрелы, случается, попадают в цель вернее, чем посланные с точным прицелом: ядовитые, случайные, долгожданные. Червь отшатнулся. Ответ был написан на его младенчески розовом, тонкогубом лице: ответ бывшего рыцаря, однажды убившего ради покоя и получившего взамен – голод. Вечный. Беспощадный.

У голода не было проблем с зубами.

А у Книжного Червя – с ненавистью.

– Ты! – Вместо приказа схватить самозванку Червь метнулся к ближайшему лучнику, с ловкостью площадного акробата, человека-змеи, вырвав из рук копье. Перед ним насмехался отказ, не заслуживающий прощения; упрямство, не рассчитывающее на пощаду; королева, презревшая раба. Таких надо убивать лично. Вдыхая аромат крови. Даже понимая свою беспомощность в простейшем, яростном праве: уничтожить. – Ты! Здесь!..

Взмах копья.

Дрогнула крылатая запятая в небе: нет, не успеть.

А Снегирь, глупый Чижик, почувствовал зуд в пальцах: прорастали когти.

Тамара Польских видела, как они катятся по траве: Червь, мертвой хваткой вцепившись в копье, и Влад, прыгнувший на плечи искусителю. Сбитый с ног, извиваясь, скользя, Книжный Червь освободился бы сразу, но рыцарь бился неумело, нелепо, страшно, по-бабьи хватая за волосы, пытаясь достать горло любой ценой. Копье оказалось внизу, распоров бедро Снегиря острым краем наконечника, кровь измазала гибкий, бескостный торс Червя, ускользающего прочь, – и дикий вопль оглушил собравшихся:

– Не-е-ет!

Поздно. Великан-тридесятник, шагнув к дерущимся, наклонился и ахнул рыцаря кулаком в висок.

– Идиот!

Фонтан искр ударил из Влада. Россыпь огней прокатилась по хребту, ледяное пламя охватило талию. Наверное, он не сразу потерял сознание, – «пшик» длился долго, дольше обычного, заливая порог храма горящими брызгами, а все стояли и смотрели, забыв, где они, что они, кто они…

Вскоре Червю стало некого уговаривать.

Усталый, опустошенный, бывший рыцарь Ордена, а ныне Книжный Червь перевел взгляд на королеву.