Орден Святого Георгия
Шрифт:
Где-то впереди щелкнул замок, скрипнула дверь, и я поспешил вперед, буквально влетая с «браунингом» наперевес в крохотную комнатушку под крышей. Темную и душную, с самой что ни на есть спартанской обстановкой: пробегая к двери, я успел увидеть узкую тахту, покосившийся шкаф и стол с примусом, наверняка принадлежавшие такому же нищему студиозусу, которым еще месяца полтора назад был я сам.
Надо будет компенсировать бедняге издержки на ремонт — иначе хозяин доходного дома точно сожрет его с потрохами.
— Да когда ж ты отстанешь! — прорычал сердитый голос снизу. —
Громыхнул выстрел, но пуля не попала даже в дверь, которую я открыл — ушла в «молоко», куда-то вверх. Летуна понемногу подводили то ли руки, то ли нервы, измотанные долгой погоней. Я следовал за ним по пятам неотрывно, будто нас связывала невидимая, но очень прочная нить. А пуля в ноге уж точно не добавляла сил, и даже крепкое тело Владеющего понемногу исчерпывало свой ресурс.
Кровь покидала его капля за каплей, и летун начинал ошибался: движения становились неточными, прицел сбивался, скорость неумолимо падала. Видимо, поэтому он и стрелял — от отчаяния, а не потому, что надеялся попасть, сам не угодив мне на мушку.
— Отбегался ты, друг! — Я прижался лопатками к стене и с щелчком загнал в «браунинг» последний магазин. — Ну пробежишь еще этаж и два коридора — а дальше-то что?
— Дальше застрелю тебя, дурня малолетнего, и ходу дам! — огрызнулся летун с лестницы внизу.
Точно узнал — раз уж назвал не обычным дурнем, а малолетним. Может, успел рассмотреть еще в тот раз через оптику… Или видел фотографию — если на самом деле его отправили охотиться вовсе не за Дельвигом.
Если так — знает, с кем связался. Поэтому и боится.
— Это вряд ли. — Я втянул голову в плечи, поднял оружие и неторопливо зашагал вбок, выцеливая край проема. — Ты или сам свалишься, или я подстрелю ненароком — и будешь совсем мертвый лежать. Сдавайся по-хорошему, тогда и…
В ответ мне раздался выстрел и торопливый стук ботинок по ступенькам. Я на всякий случай пальнул пару раз, в три прыжка махнул через весь пролет вниз и успел заметить, как за углом в коридоре мелькнул тень. Потом снова рявнул «наган» и раздался треск — похоже, летун последним патроном разнес замок, потом выбил плечом дверь в чьи-то апартаменты, и теперь крушил рукоятью стекло в последней надежды сигануть с высоты на улицу.
Еще немного — и, пожалуй, получилось бы: я поймал его уже одной ногой на подоконнике. Стрелять не стал: рванул вперед, распластался в прыжке, дотянулся кончиками пальцев до куртки, схватил, и через мгновение уже укладывал лицом в грязный дощатый пол.
— Попался, голубчик, — пропыхтел я, выкручивая руку летуна за тощую спину. — Никуда теперь не денешься. А будешь дурить — кости поломаю!
Глава 20
— Фамилия?
— Сидоров, ваше благородие, — мрачно отозвался летун. И, не дожидаясь вопросов, продолжил: — Матвей Иванович. Родился семнадцатого декабря семьдесят шестого года в Томской губернии. В селе Смоленском Бийского уезда.
— Родители у тебя имеются, Матвей Сидоров? — поинтересовался Геловани.
Вид у его сиятельства был недовольный — слишком уж сильно
Геловани ворчал, спорил и упирался. Так сильно, что мне даже пришлось подключить Деливига, и вместе мы кое-как убедили его сиятельство, что спешить в нашем деле не только излишне, но еще и крайне неразумно. И отложенное дознание все-таки куда лучше того, что вовсе не состоится — в связи с безвременной кончиной важного свидетеля.
На то, чтобы подергать за нужные ниточки, найти сговорчивого архиерея и выпросить крохотное помещение в правильном месте ушло часа полтора, зато теперь я чувствовал себя спокойно… ну, почти. Колдун уже не раз показывал высший класс и умение избавляться от людей, но стены Исаакиевского собора, за полвека впитавшие немало того, что верующие люди обычно называют божественной благодатью, казались надежной защитой.
Даже от убойной магии, способной превратить человека в высушенный труп за какие-то пару минут.
— Родители? — переспросил летун — то есть, Матвей Сидоров. — Никак нет, ваше благородие. Никого не осталось — мать года три как померла. Отца не знал.
Дальше я слушал вполуха, больше разглядывал. До этого наши встречи проходили в изрядной спешке и всякий раз сопровождались стрельбой и дикими прыжками по лестницам, чердакам и крышам, так что я наблюдал любезного господина Сидорова по большей части со спины, и только теперь получил возможность пообщаться лицом к лицу.
С виду самый обычный мужик — высокий, но худощавый, жилистого сложения. Судя по дате рождения — декабрь семьдесят шестого — ровесник Дельвига или около того, но выглядит изрядно постарше, лет этак на сорок.
Простое лицо, еще утром наверняка гладко выбритое, но с уже начавшей пробиваться на подбородке неровной белесой щетиной. Длинный и чуть загнутый книзу нос напоминал клюв, да и в целом в облике Сидорова было что-то птичье — легкое, стремительное и немного бестолковое, и даже редкие взъерошенные светлые волосы на макушке напоминали хохолок.
Самый натуральный летун. Казалось, еще немного — и он перекинется в птицу и упорхнет в открытую форточку. Я на всякий случай даже сел чуть поближе, хотя способных на такое фокусников видел только в своем старом мире — и то лет этак триста назад.
— Ты только погляди. — Дельвиг протянул мне прямоугольный кусочек плотной бумаги. — Никого не напоминает?
На фотокарточке был запечатлен мужчина… нет, скорее уже старик лет шестидесяти с чем-то. Не то, чтобы похожий на нашего пленника как две капли воды, но сходство имелось изрядное: нос Сидоров явно унаследовал от матери, а вот стать, скулы, форму лба, линию волос…
Я бы поставил свое месячное жалованье, что летун приходился мужчине на фото или сыном, или самое дальнее — племянником.