Ордер на смерть
Шрифт:
Вдовин записал ее телефон и другие данные — конечно, уже безо всякого энтузиазма. Он хорошо представлял себе, что может случиться с этой бедной старушенцией…
Пошел умываться. Перекусил. Поставил чайник на газовую плитку… Тут его снова отвлекли очередные звонки в липовую фирму «Джой». Записывая данные для Кацмана, Николай Степанович морщился, как от зубной боли, мысленно убеждая себя, что оперативники обязательно задержат эту шайку-лейку — раньше, чем она натворит новых непоправимых бед.
К двенадцати звонить стали меньше, и Вдовин, закурив на кухне, задумался, разглядывая из окна подростков, собравшихся во дворе. Стал вспоминать, как познакомился когда-то с этим Кацманом…
Продулся в карты — было дело. С тех пор дал зарок бросить это занятие: оно оказалось чересчур опасным… Играл он лихо, играл в общем-то всю жизнь — и нельзя сказать, чтобы в этом азартном деле ему не везло. Как-то, еще в середине семидесятых, сказал сам себе: «А не попробовать ли мне за счет карточной игры жить? Работать надоело до чертиков. А при удачном раскладе — и одет буду всегда, и обут, и сыт…» Он никогда не шулерничал по-крупному, ну а по мелочи порой мог, особенно когда соперник ему доставался неумелый и жадный. Вдовину тогда было около сорока лет, и сменил он уже множество профессий, пока не озарило его — ну их, все эти профессии, по-другому надо жить!
Не высовываясь, потихонечку так, добывал он себе игрой на жизнь, сторонясь уголовного элемента, которого откровенно побаивался. Каждое лето ездил на юга, загорал, купался, но и там продолжал играть. Женщины его тогда крепко любили, да и было за что: когда деньги у него водились, становился Николай Степанович щедрым и ласковым. Иногда, чтобы не осудили за тунеядство, куда-нибудь на полгода в очередной раз устраивался на работу. Потом бросал ее, работу эту, и опять начинал играть.
Жил, короче, в свое удовольствие, имея хорошую трехкомнатную квартиру в Москве. На пенсию Вдовин никогда не рассчитывал, и вся его трудовая книжка была испещрена записями: «Уволен по собственному желанию». Так и не женился — что-то у него не сложилось в этом плане. А потом… Незаметно пролетели годы удач и везения, потускнел взгляд, на лице появлялись одна за другой морщины. То ли совестно ему стало, что он так свою жизнь построил, то ли накопились в душе вопросы, ответов на которые он не знал, но решил Николай Степанович во что бы то ни стало разыскать человека, который в военные годы спас ему жизнь: унес с собою в полк из горящей деревни, воспитывал, зная, что в той деревне погибли родители пацана. И звали этого человека — Виноградов Николай Тарасович…
Обо всем на свете переговорили, когда встретились, одного только ему не открыл бывший «малой», бывший «сын полка»: что прожил жизнь, по сути дела, обманом, карточным шулерством. Стыдно ему было говорить об этом: чувствовал за собой вину.
Потом его вроде бы благополучная жизнь вообще накрылась, как говорится, медным тазом… Он, опытный картежник Вдовин, не только на финансовых пирамидах пострадал, а еще и умудрился продуть в картишки все, что имел. Долги оказались таким большими, что надо было продавать квартиру. Вот тогда-то на его пути появился этот самый Жора Кацман, работающий в каком-то агентстве. Это агентство и купило у Вдовина его квартиру. Долг он отдал, но позже остаток денег посеял, как и свой паспорт, — и остался в итоге безо всего, что раньше имел.
Теперь он сидел днями тут, в снимаемой Кацманом комнатушке в Печатниках, мрачно курил, а в голову закрадывалось чудовищное подозрение, что все было заранее подстроено… Его, возможно, попросту кинули более опытные и наглые людишки. Ну а если все было так — шулера, обыгравшего Вдовина, нанимал Кацман? Кому тогда отдавал долг Вдовин — тоже Кацману, что ли? А тот отстегнул шулеру, как заранее договорились… А не была ли подстроена и пьянка, после которой Вдовин стал бомжем? А потом все тот же вездесущий Жора якобы пожалел и пригрел старика, у которого сам отнял все, дал какую-то работу… Ох, какая интересная версия! А как докажешь теперь? Как ни крути, он, Вдовин, сам виноват — и в карты сам сел играть, и квартиру сам, добровольно, продавал, и пил тоже добровольно.
Если они с корреспондентом не ошибаются, то этот Жора со своими дружками давно подобным промыслом занимается. А ведь и про Тарасыча он сам, старый дурак, по пьянке как-то Кацману рассказал… Что же получается? Он сам на Виноградова эту волчью стаю вывел? Теперь поди докажи, что это не так…
Обвели его вокруг пальца! Непонятно только, почему в живых до сих пор оставили? Может быть, Кацман к нему присмотрелся и решил, что Вдовин ему еще пригодится?.. Он же не может в Жорины мозги заглянуть и узнать, что в них творится!
Николай Степанович с тоской поплелся обратно в комнатку. На душе был муторно… Скорее бы корреспондент всю эту компанию к ногтю прижал! А его тогда что ждет? Его, Вдовина? Ведь получается так, что он этим бандитам «за покушать» помогал беззащитных людей выселять из их квартир? Именно что «за покушать» — деньги Вдовину Жора платил смехотворные… Наверное, еще и этим Николай Степаныч ему был выгоден.
Фирма «Джой», на телефоне которой сидел Вдовин, постоянно переезжала с места на место и меняла номера телефонов. Теперь Вдовину стало ясно — почему. Сейчас вот — Печатники. Двухкомнатная квартира, одна из комнат заколочена — там никого не было. Во второй жил временно Вдовин. И работал там же. Обстановка была самой примитивной — кровать, голые стены, шкаф, стул, стол и зеркало. Все. И, само собой, телефон. Не было ни радио, ни телевизора, ни магнитофона. Грязный линолеум на полу. Холодильник был, но он не работал почему-то. Приходилось Николаю Степанычу ежедневно ходить по вечерам в ближайший магазин и там, считая мелочь, покупать себе спички, курево, порошковые супы. Ключ от квартиры Жора ему дал, но предупредил: надолго никуда не отлучайся — мол, я должен быть уверен, что каждый день с десяти до четырех ты сидишь и принимаешь звонки от населения. Вдовин только кивал — выбора у него не было. Да он до вчерашнего дня ведь на самом деле считал Кацмана своим благодетелем — человеком, что не дал ему погибнуть!
В четыре часа дня, похлебав жидкого супчика из кастрюли, Николай Степаныч закончил прием звонков. Всего их за день накопилось более десяти. Он еще покурил, позвонил Ярцеву домой, поглядывая на бумажку с номером телефона, но того дома не оказалось. Спрятал бумажку в карман брюк и уселся за стол чинить будильник: время показывает, а звонить не звонит…
Кацман открыл дверь своим ключом, заглянул в комнату и поздоровался со Степанычем. Потом взял с кровати листок с номерами телефонов тех, кто звонил в фирму, и бегло просмотрел его. Причем, как показалось Вдовину, без какого-либо интереса.
Сегодня Жора был во всем белом, а на носу у него сидели черные очки. Он небрежно бросил на стол свой дорогой кожаный блокнот, с которым никогда не расставался, и спросил:
— Что такой грустный, Степаныч? Заболел?
— Да так… — Вдовин хмуро продолжал возиться с будильником, лишь мельком взглянув на блокнот… Заглянуть бы в него для пользы дела! Что там? Телефоны, адреса, координаты бандитов? Эх!..
— Слушай, Степаныч, выйди, пожалуйста, мне позвонить надо… — Кацман пригладил рукой жесткие курчавые волосы и сел к телефону. — Иди на кухне покури пока.
Вдовин вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Нарочито громко шумя, сходил на кухню, закурил, но оставил окурок в пепельнице и осторожно подошел к запертой двери — подслушать разговор Кацмана с неведомым ему абонентом.
В прихожей на полу вдруг что-то блеснуло — Вдовин нагнулся и увидел какой-то жетон… Ну и ну! Это что такое? Кацман обронил?.. Поднял и сунул себе в карман. Потом передумал и вместе с телефоном корреспондента перепрятал находку в носок на левой ноге… Что бы это ни было, раньше, до прихода Жоры, тут никакого жетона не лежало!