Орел и Джованни
Шрифт:
— Я вернусь поздно, будь умницей, — говорит он сестре.
— А я не хочу быть одна, не хочу, не хочу! — крикливо протестует Рамена. — Не хочу! Ты всегда уходишь… Разве ты еще служишь ночью?
Что же, пожалуй, она права… Да, он, Нунес, служит, служит Испании. Ей служат и Маноло, и храбрец коммунист Пабло, и юноши Лопес и Гарсия, его друзья. Будь Рамена постарше, и она бы боролась за счастье Испании и не мечтала бы о чужой, далекой Риачуэлле.
Но Рамена — маленькая…
Убрав со стола посуду, она спешит за ворота. С моря несет прохладой. В гавани много огней, и они все отражаются в воде.
«Один… два… десять…» — считает Рамена. Нет, их не сосчитать. Лучше глядеть на звезды — глаза ночного барселонского неба. Может быть, они видят и ее маму там, в Риачуэлле? Ну конечно, видят, зоркие, золотые…
— Ну, вот ты… — выбрав самую яркую звезду, говорит Рамена, — ты скажи моей маме, что я хочу к ней скорее. Скажи ей, что я теперь умница, сама варю и стираю и не дерусь больше с Хоселито… Но где же он скрывается?
Хоселито во дворе. Он лежит на коврике перед дворницкой, и рядом с ним дремлет его белый лохматый пес Бандолеро.
— Слушай, Хоселито, — подойдя к мальчику, говорит Рамена. — Я каждый день буду писать тебе письма из Риачуэллы.
Хоселито молчит. Ему жалко расставаться с Раменой.
— Я знаю, что ты будешь скучать, верно? — словно угадав его мысли, продолжает Рамена.
Это правда. Но Хоселито не хочет в этом признаться.
— И не подумаю! — говорит он сердито. — Вот если бы мой Бандолеро уехал за океан, тогда бы я здорово скучал.
— Значит, он для тебя дороже, чем я? — возмущается Рамена.
— Угу… дороже… Мой Бандолеро не променял бы меня и на сто Антонио, таких, как твой дядюшка!
— А мне наплевать на твоего Бандолеро! — с обидой в голосе произносит девочка. — Он блохастый!
— Блохастый? Это твой Антонио блохастый!
Еще миг — и руки Рамены вцепятся в волосы Хоселито. Но тут она вспоминает, что говорила звезде… Она уйдет и не станет драться с Хоселито. Только странно, отчего это все не любят ее дядюшку? И Нунес и Хоселито. И даже их сосед, старый моряк Грегорио Энсина, хмурится, слыша имя Антонио из Риачуэллы…
— Хоселито, нам нельзя ссориться, ведь я скоро уеду, — опустив голову, говорит она. — Хочешь, пойдем погуляем?
— Так и быть, — смягчается Хоселито. — Пусть Бандолеро останется. Идем. Но если ты еще раз скажешь «Риачуэлла»…
В этот час на их улице много прохожих, особенно юношей и девушек. Это сардинщики. Они возвращаются домой с консервного завода, держа в руках клеенчатые пакеты. В них рыбьи головки — отходы производства, из которых бедняки варят уху.
На углу слышатся смех и веселые шутки. Ну конечно, это идут сестры Фернанда и Росита, живущие в том же доме, где и Рамена. Сестры живут плохо, жалованья едва хватает на хлеб, но они не хотят грустить, всегда веселые, озорные.
Идет и лавочница Агата — богатая сеньора, похожая на ящерицу в своем зеленом шелковом платье. За ней плетется ее муж, таможенный чиновник, злой кривоногий пьяница.
Вечер теплый и тихий, порой с моря повеет свежим ветерком, и снова тепло и тихо. В такой вечер хорошо прокатиться на моторной лодке с разноцветными фонариками. Неплохо полакомиться и гранатовым мороженым в саду. А еще лучше пойти в кино. Но в карманах Рамены и Хоселито пусто. Они бредут дальше и выходят на оживленную портовую площадь. Здесь находится знаменитая таверна, прозванная «Кулебра», где собираются иностранные моряки. Это красивое светлозеленое здание с высокой, в виде бочонка, вышкой.
Неожиданно Хоселито крепко сжимает руку Рамены. Он глядит вверх и кому-то одобрительно кивает головой. В тот же миг в толпу летят легкие белые листовки. В них гневные, на двух языках, слова: «Наша родина не продается!»
Возникает шум. Кто-то весело кричит: «Браво!»
— Идем, идем, Рамена, сейчас здесь будет полиция… — говорит Хоселито.
— Хорошо, пойдем, но сначала скажи: кому ты кивал головой? — спрашивает Рамена.
— Тебе показалось…
— Говори!
Хоселито молчит. Он видел на башне ее брата. Подними Рамена голову выше, и она увидела бы Нунеса. Но раз не видела — это хорошо: ведь девчонки болтливые.
А Рамена все продолжает допытываться:
— Хоселито, я должна знать, слышишь?
Хоселито решительно тянет Рамену в сторону и говорит:
— Будешь много знать — вырастут уши, как у мула… Ну ладно, ладно, не злись, я пошутил… Это был один мой знакомый юнга, Перес Ривера, большой храбрец.
— Храбрец? Сбросить с башни бумажки — храбрец? Это могу и я…
— Молчи! Если этого Переса схватят полицейские, его свяжут и будут топтать ногами. Он долго не проживет…
— Что же такое пишется на бумажке?
— Пишется такое, что как огонь жжет всех подлых сеньоров… Этот… Перес ловкий… Он ничего не боится.
— А мой Нунес тихий. Он не храбрец, — с сожалением говорит Рамена. — Он даже боится ехать на корабле в Риачуэллу…
Хоселито, лукаво глядя на подругу, весело и долго смеется, а потом вдруг хмурится:
— Ты снова сказала — Риачуэлла?
— Да, сказала, я туда и поеду!
— Ну, тогда ты не испанка. Ты сеньора гусеница: где листьев больше, туда ползешь. Только твой Антонио — горький лист. Как бы не пожалела!
— А ты глупый! Глупей тебя не найдешь!
Рамена оставляет Хоселито и перебегает на другую сторону улицы.
Она идет одна. Ее глаза полны слез, из-за них она не видит, что и Хоселито перешел на другую сторону и неслышно идет позади. Отчего в последнее время все пристают к ней с Антонио? И Нунес, и Хоселито, и даже девчонки во дворе стали дразнить ее: «Богачка из Риачуэллы». Ну что ж, пускай! Это, наверно, они от зависти. Она все равно поедет в Риачуэллу, к маме.