Орёл расправил крылья
Шрифт:
Лена смахнула со щеки слезу. Неожиданно подалась вперёд и поцеловала парня в губы, горячо, крепко, словно в последний раз.
– Побудь со мной сегодня, - прошептала она ему в ухо. – Прошу. Одна ночь и всё!
Антон не стал думать. Решил, лучше отключить мозг, следуя желаниям. Девушка схватила его за руку и повела за собой. Они вышли в дождь, ощущая холодные потоки воды на теле. Пробежали несколько десятков метров, очутились возле входа в медпункт. Лена вытащила ключ, безуспешно пытаясь всунуть в замочную скважину. Выронила, вскрикнула и рассмеялась.
Антон
– Закрой за собой, - сказала Перепёлкина. – Не хватало, чтобы нас застукали.
– Фильм будет идти часа полтора, - кивнул Антон. – Какая же ты красивая…
Щелчок. Замок закрылся.
Лена оказалась в одном нижнем белье. Юбка слетела на пол, обнажая стройные ноги в комбинации чулок. Звягин встал как вкопанный, не в силах сдвинуться с места. Любовь Орлова по сравнению с обычный медсестрой показалась далёким призраком, выдумкой для дураков.
– Ты заслужил это, - проговорила девушка, подходя к нему, обнимая за шею. – Никто не заступался за меня так, как ты во время допроса. Пусть мне ничего не грозило… плевать. Очнись же!
Антона охватило желание. Вскоре они лежали на кушетке, ощущая теплоту друг друга, разогреваясь после холодного дождя. Загорелая кожа девушки оказалась приятной, а упругая грудь словно создана для прикосновений.
Спустя часа два послышались громкий топот, крики, искренний смех. Ребята возвращались в казарму, обсуждая кино. Кто-то упомянул про негритёнка в конце фильма.
Звягин лежал в обнимку с Леной, которая тихонько посапывала во сне. Вымоталась, но на губах застыла улыбка. Этот вечер она будет помнить долго, возможно всю жизнь.
Нацисты ненавидели негров. Как и евреев. Да и славян презирали. Нельзя давать им шанса выползти из своей норы и творить безобразия. Не для того Гитлер наращивал военную мощь, чтобы просто красоваться на парадах.
Когда Антон вышел из медпункта небо очистилось, высыпали звёзды. Минут пять он зачарованно наблюдал как они перемигиваются, словно общались друг с другом, обсуждая происходящее на земле. Пусть увидят, что он не слабак. Завтра отправится в немецкое пекло.
С этими мыслями он и уснул. Но из головы не выходил образ Лены, эти несколько минут наслаждения. Она пахла полевыми цветами, словно источая нектар.
Но они оба знали, что эта ночь никогда не повторится…
Глава седьмая
Ожидание – это хуже всего, особенно, когда понимаешь, что в конце тебя ждёт катастрофа. Оно разъедает мозг, подобно мерзкому паразиту, не давая сохранять спокойствие.
Они знали, что гестапо придут за ними, но лелеяли надежду, что о них забудут. Глупость, конечно, но, что им было делать? Бежать из страны? Но куда? У семьи Берманов нигде нет родственников, готовых принять их.
Дед Лилии построил бизнес в Германии в девятнадцатом веке, открыв антикварную лавку. В Гамбурге
Лилия Берман не полностью еврейка, в ней текла и немецкая кровь, от матери. Она гордилась принадлежностью к дочерям израилевым, но в то же время, боялась этого. Никто из гестапо не станет разбираться, если ли в ней арийский корни. Просто заметут и отправят в тюрьму.
Лилия ходила по городу в постоянном страхе, оглядываясь по сторонам. Ей приходилось чувствовать мрачные взгляды соседей, что совсем недавно улыбались и сочувствовали. Но за три года всё резко поменялось, теперь евреев презирали. Да и кому из немцев хотелось оказаться в застенках тайной полиции за помощь врагам?
В мясной лавке она купила большой кусок говядины. Сзади подпирала очередь из немок, что возмущённо шушукались. Да и продавец был не в восторге, светловолосый и мускулистый, с трудом сдерживал негодование.
– Милочка, - произнёс он. – Чтобы в последний раз, понятно?
– О чём вы? – вздрогнула Лилия.
– Думаю, у евреев прекрасные мозги, - ответил продавец. – Разве сложно догадаться? Я не желаю, чтобы сюда ворвался отряд полиции и произвёл обыск.
Лилия сглотнула тяжёлый комок в горле. Схватила с прилавка мясо, и понеслась к выходу, слыша негодующий ропот.
На улице отдышалась, прислонившись к фонарному столбу и прикрыв глаза. Слышала, как проезжают автомобили, где-то играет музыка. Время замедлило свой ход, словно тягучая пастила обволакивала девушку. Остаться бы тут навсегда и ничего не чувствовать больше.
Но нельзя сдаваться.
Лилия быстрым шагом двинулась по улицам Гамбурга, стараясь не глядеть по сторонам. Люди не обращали внимания на неё, принимая за обычную немку. Но знакомые соседи знали её в лицо, не стоило задерживаться.
В одной из подворотен, в которую она свернула, чтобы быстрее добраться до дома, слышались возня и смех. Лилия остановилась возле кирпичной стены и выглянула из-за мусорного бака.
Несколько подростков окружили раввина и пинали его ногами. Тот не сопротивлялся, лишь молился, стараясь призвать высшие силы на помощь. Девушка не без содрогания узнала в незнакомце дядюшку Соломона, что когда-то служил в синагоге. Добрый человек, что всегда готов прийти на помощь ближнему.
– Старый уродливый жид! – кричали дети. – Это всё ты виноват!
– Долготерпеливый лучше богатыря, - бубнил раббе, - и владеющий собой лучше завоевателя города! Господь мой, я не подниму руку на этих несчастных…
Один из подростков, самый крупный и толстый, сбил с Соломона фетровую шляпу, и она обнажила редкие седые волосы на макушке. Пейсы на висках запрыгали по морщинистому лицу старика. Лилия увидела выражение глаз раввина: в них застыла мольба.
Что за безумие надевать такую одежду сейчас? Это то же самое, что носиться по Гамбургу с плакатом: «Я ненавижу Гитлера».