Орёл расправил крылья
Шрифт:
Спустя пятнадцать минут автомобиль остановился у двухэтажного приземистого здания. Никоненко вылез из машины, ощущая холодный воздух, наполненный влагой. Тучи сгущались, в буквальном смысле: небо обволакивало серое покрывало. Собирался дождь.
Его провели по обшарпанному коридору, где со стен слезала краска. Ввели в комнату для допросов: квадрат пять на пять метров, стены украшают портреты Ленина и Дзержинского, за окном решётка. Следователь сидел за длинным столом в центре, корпел над какой-то бумажкой. Бросил рассеянный взгляд на Романа и жестом
– Итак, - произнёс незнакомец, когда сопровождающие вышли за дверь, - Роман Никоненко, 1921 года рождения, верно?
– Так точно, товарищ следователь!
Никоненко изучал лицо чекиста. Волосы коротко отстрижены, глаза маленькие и холодные, острые скулы, бородка клинышком. На серой рубашке остались остатки пепла от сигарет. Судя по шраму на шее, мужчина участвовал в какой-то заварушке, не исключено, что в Гражданской войне.
– Можете звать меня товарищ Ковров, - сказал следователь. – У нас заинтересовались информацией, которая порочит честь вашего начальника. Понимаете, что за клевету вас ждёт ссылка в одну из сибирских тюрем?
Никоненко вздрогнул, но взгляда не отвёл. Нельзя показывать страх, иначе его заподозрят во лжи. Здешние мэтры добычи информации, способны вытащить из человека признания в чём угодно, даже в том, что они внебрачные дети последнего русского царя.
– Мы покопались и в вашем прошлом, - продолжал Ковров, бросая ледяной взгляд на Никоненко. – Отец работал на металлургическом заводе, участвовал в стачках, поддерживал большевиков. Погиб в Гражданскую, в одном из боёв с армией Колчака. Здесь всё отлично, он бы мог вами гордиться. Но вот мать…
Роман аж похолодел, вжавшись в спинку стула, словно хотел уменьшиться и стать размером с жука. Они не могли узнать! Он скрывал это так пристально, что иногда сам верил в ложь, которую всем говорил.
– Лариса Антипова, - читал с бумажки следователь. – Дочь кулака, что не хотел подчиняться приказу о коллективизации. В итоге ваш дед сбежал, присоединился к белогвардейцам, дальнейшая его судьба неизвестна. Антипова же увезла сына к своей тётке в Москву, где вырастила и подготовила из вас настоящего мужчину. Сколько спортивных достижений!
– Я всегда мечтал быть первым и в спорте, и в жизни, а потом и в армии. Ненавижу оказываться в тылу победителей, чувствовать запах их пота. Пусть лучше они глотают пыль, когда я обгоню их!
– Похвально, у нас в НКВД таких любят, - усмехнулся чекист. – Качества карьериста-победителя отлично, но копаться в грязном белье соседей и друзей – достойно высших похвал! Мы не имеем права на личные чувства, когда находим предателей, что гнилой опухолью поражают советское общество. Гидре стоит отрубить не только голову, но и пронзить сердце, чтобы не выросли новые черепушки.
«Что ещё за гидра?» - недоуменно подумал Никоненко.
Ковров будто прочёл мысли на лице курсанта:
– Классическое образование из императорской школы. Хоть что-то хорошее в царизме было. Роман, ваша информация долетела до ушей самого товарища
– Я и не отрицаю, что обладаю вспыльчивым характером, - стараясь подавить страх, отвечал Никоненко. – Жажда первенства бросает меня из крайности в крайность. Если вы покопались в моей жизни, то должны знать, что я вступил в ВЛКСМ в свой восемнадцатый день рождения! Я предан коммунистическим идеям, поэтому ушёл из спортивной школы, захотел стать разведчиком. Моя мечта послужить Родине!
Ковров демонстративно захлопал в ладоши. Его лицо помрачнело, глаза сузились, а рот приоткрылся, обнажая желтоватые зубы. Он напоминал тигра, которому надоело сидеть в засаде. Ещё секунда и бросок. Жертву разорвут на части!
– Выкручиваться вы все умеете, - хмыкнул он. – И если информация оказалась ложной, то слетит не только твоя голова, Никоненко. Но и моя, поэтому я не могу рисковать. Тем более, учитывая, что у тебя гнилые корни, идущие от деда-белогвардейца!
– Я презираю его!
– вскрикнул Роман. – Мы с матерью давно отреклись от него, даже фотографии сожгли…
– Естественно! Кому хочется, чтобы обвинили в связи с врагом! У нас умеют допрашивать, так что с лёгкостью вытянем из тебя признание. Но всё же… видя искренность, я дам шанс. Вставай, пойдём со мной. Не волнуйся, пока что тебя никто не тронет. Я стараюсь верить в людей до последнего, такой у меня недостаток.
Ковров встал из-за стола и прошёл к двери, поманив рукой курсанта. Они вышли в обшарпанный коридор, чекист показывал путь.
Впервые Никоненко пожалел о том, что натворил. Сыграла не совесть, а паника. Ужас, что правда откроется, а его отправят на Колыму. Что если доберутся до матери? Может и не сошлют в тюрьму, но точно попрут со школы, где та работает учительницей.
Ковров шёл пружинистой походкой, руки в карманах, насвистывая какую-то мелодию. Казалось, шагал не по казематам НКВД, а по солнечной улице, разглядывая молодых девчонок.
Они спустились по лестнице куда-то вниз, в подвалы. Здесь коридор казался ещё более грязным, стоял удушливый запах. И с левой стороны, и с правой рядами виднелись двери, ведущие в камеры. Возле одной из них по стойке смирно стоял чекист, с грубым обветренным лицом и глазами бультерьера. Кожаная куртка, казалось, порвётся на слишком могучих плечах, мускулатура у парня массивнее, чем у самого Никоненко.
– Как арестант? – спросил следователь у подчинённого. – Не бузил больше?
– Никак нет! – зычным голосом отрапортовал тот. – Теперь и пикнуть боится, кусок дерьма!