Орел Шарпа
Шрифт:
Все молчали. Шарп устроился поудобнее и изо всех сил старался не улыбаться. Он знал, что задумал Харпер и что произойдет в следующее мгновение. Стрелки были одним из немногих воинских подразделений, имевших право отбирать рекрутов, поэтому среди них оказывались только лучшие, но даже и при таком тщательном отборе солдаты страдали от греха, присущего остальной армии, — пьянства. Шарп догадался, что где-нибудь поблизости можно отыскать по крайней мере полдюжины бутылок вина, и Харпер намерен заняться решением этой проблемы.
Сержант поднялся на ноги.
— Отлично! Проверка.
— Сержант! —
— Я знаю, что в ваших флягах для воды нет вина, а это не одно и то же, верно? — Все по-прежнему молчали. — Разложить амуницию! Немедленно!
Послышалось ворчание. Португальцы и испанцы с радостью меняли на вино пули и британский порох, самый лучший в мире, и можно было не сомневаться, что, если у кого-нибудь из солдат окажется меньше восьмидесяти зарядов, Харперу удастся найти бутылку, запрятанную куда-нибудь поглубже в ранец.
Шарп услышал, как солдаты начали копаться в своих вещах. Он открыл глаза и увидел, что, точно по волшебству, у дороги появилось семь бутылок. Харпер стоял над ними с видом победителя.
— Разделим между всеми. Отлично сработано, парни, я знал, что вы меня не подведете. — Сержант повернулся к Шарпу: — Патроны будем считать, сэр?
— Нет, не будем. — Шарп знал, что может доверять своим людям и они не станут продавать больше одной горсти патронов. Он посмотрел на огромного ирландца. — А сколько у тебя патронов, сержант?
Лицо Харпера было абсолютно честным.
— Восемьдесят, сэр.
— А ну-ка покажи свой запас пороха. Харпер улыбнулся.
— Я думаю, вы не откажетесь от капельки спиртного, сэр.
— Давай. — Шарп весело рассмеялся, глядя на смущенного Харпера. В дополнение к восьмидесяти патронам, на двадцать больше, чем у всех остальных солдат армии, стрелки получали отличный порох, который позволял вести более точную стрельбу. — Ладно, сержант. Десять минут, а потом нам будет легче шагать дальше.
В полдень они нагнали небольшой конный отряд разведчиков с майором Форрестом во главе, который махал им рукой из рощи, расположенной между дорогой и ручьем. Мечты Харпера сбылись. Майор подвел стрелков к специально выбранному для них месту.
— Знаете, Шарп, я подумал, что будет лучше, если вы расположитесь подальше от полковника.
— Вы правы, сэр. — Шарп ухмыльнулся, взглянув на смущенного майора. — Прекрасная мысль.
Форрест тем не менее был чем-то обеспокоен. Он смотрел на людей Шарпа, рубивших ветки.
— Сэр Генри настаивает на том, что костры должны располагаться по прямой линии.
Шарп вскинул руки вверх.
— Обещаю вам, даже искорка не нарушит строя.
Через час прибыл весь батальон, солдаты попадали на землю и остались лежать, подложив под головы ранцы. Некоторые из них отправились реке и, устроившись на берегу, опустили стертые, опухшие ноги в холодную воду. Расставили часовых, оружие сложили, запах табака окутал деревья, а в противоположной стороне от горы багажа, отмечавшей временную офицерскую столовую, начался футбольный матч. Последними прибыли жены и дети, португальцы — погонщики мулов со: своими животными, Хоган и его мулы и стадо скота под присмотром
Этим тихим, усыпляющим вечером Шарпа охватило беспокойство. Ему некому было писать, и он не испытывал ни малейшего желания присоединиться к Харперу, который без всякого результата; пытался заманить хоть какую-нибудь рыбешку на своих червей. Хоган спал в тени, тихонько похрапывая.
Шарп поднялся на ноги, взял ружье и прошел мимо часовых. День был замечательным: на небе ни облачка, в ручье тихонько журчит вода, а кий ветерок гуляет в траве и шелестит бледными листьями оливковых деревьев. Лейтенант некоторое время шел вдоль ручья мимо кукурузных посевов, перепрыгнул через грубую дамбу, перекрывавшую ирригационный канал, и вышел на усеянное камнями поле, где росли чахлые оливы.
Было очень тихо. Жужжали и стрекотали насекомые, из лагеря слышалось ржание лошадей, а за спиной пела вода. Кто-то сказал, что уже наступил июль. Может быть, сегодня его день рождения. Шарп не знал, когда родился, но помнил, что мать называла его «дитя июля»... а может, это был июнь? Он почти ничего про нее не помнил. Темные волосы и голос в темноте. Она умерла, когда он был совсем ребенком, а других родственников у него не было.
Природа скорчилась под палящим солнцем, все оставалось неподвижным и безмолвным, батальон слился с окружающим пейзажем, словно его и не существовало на свете. Шарп посмотрел назад, вдоль дороги, по которой прошли солдаты, а потом еще дальше на облако пыли — основная часть армии все еще была в пути. Он присел рядом со старым пнем, положил на колени ружье и посмотрел вдаль, где повисло горячее марево. Мимо пробегала ящерица — остановилась, взглянула на него, потом взобралась на пенек, застыла на месте, словно надеялась, что ее не заметят, если она будет сохранять неподвижность...
Легкое движение заставило Шарпа поднять глаза к небу — там, в бесконечной голубизне, бесшумно парил коршун; его крылья не двигались, он высматривал жертву. Патрик наверняка сразу сказал бы, как называется птица, но для Шарпа это был всего лишь еще один охотник, а сегодня, подумал он, некого ловить. И, словно согласившись с ним, птица неожиданно взмахнула крыльями и быстро скрылась из виду.
На Шарпа вдруг снизошло спокойствие, он находился в мире со всем светом, ему нравилось быть стрелком в Испании. Он бросил взгляд на чахлые оливы, обещающие своему владельцу скромный урожай — интересно, какая семья будет трясти эти ветви осенью, и чьи жизни связаны с этим ручьем, пустыми полями и уходящей вдаль дорогой, которую ему, вероятно, уже никогда не увидеть вновь.
Послышался какой-то шум. Слишком слабый далекий, чтобы встревожить Шарпа, но необычный и ровный, так что его правая рука инстинктивно сжалась на прикладе ружья. По дороге скакали лошади. Судя по стуку копыт, две. Одна двигались они неспешно, поэтому у Шарпа и возникло мысли, что нужно чего-то опасаться, сомневался, что в этой части Испании у французов есть кавалерийские отряды, однако встал и шумно направился через рощицу, старательно выбирая дорогу так, чтобы его зеленая форма сливалась с растительностью. Он намеревался выскочить на дорогу и ошеломить зазевавшегося путника.