Оренбургский владыка
Шрифт:
Дутов был категоричен:
— Нет!
Еремеев поджал губы, — сделал вид, что обиделся. Но Дутов если принимал какое-то решение, то редко отступал от него, переубедить его было очень непросто, это Еремеев тоже знал и с сожалеющим вздохом отстал от командира полка.
Калмык и Удалов, стараясь не попадаться на глаза начальству, прочесали деревню от края до края, присматриваясь к населению и справным румынским дворам. Отметили, что больше всего псов колготилось около полковой кухни — там и светло, и тепло, и сытно, — самое
— Ну как? — приподняв бровь, спросил калмык у напарника.
— По-моему, очень даже.
— Как будем ее ловить?
— Просто. Как? На кусок хлеба.
— Убежит ведь — хрен догоним.
— Не убежит, — уверенно произнес Удалов.
Он цапнул себя за сидор, висевший на спине, — как всякий опытный вояка, Удалов знал, что в холодном опостылевшем окопе часто бывает нечего кинуть себе на зуб, поэтому всегда таскал с собою полбуханки хлеба.
— По-моему, здешние псы получают каждый день на кухне по куску мяса, — глядя на собак, задумчиво проговорил калмык, — и на хлеб даже морду не повернут…
— Посмотрим, — голос у Удалова по-прежнему оставался уверенным. — Они не генералы, чтобы только мясо жрать. А потом, Африкан, я один собачий наговор знаю, набормочу им, так они за мной всей стаей понесутся вприпрыжку.
— Неужто? — с сомнением поглядел Бембеев на напарника.
— Да-да, — подтвердил Удалов.
Он достал из сидора кусок хлеба, поплевал на него, затем что-то тихо произнес, — всего несколько слов, Бембеев даже не расслышал их, а сука покорно поднялась и пошла к Удалову. Окружавшие ее псы поспешно вскочили, ринулись было вслед за ней, но Удалов коротким движением руки отсек их. Они картинно застыли в пятнадцати метрах от людей.
Сука, виляя хвостом, подошла к Удалову, ткнулась носом в его руку. Удалов сунул ей в пасть кусок хлеба. Та проглотила его, как лакомство.
— Все, — сказал Удалов. — Эта собака — наша. — Он, хлопнул себя по колену. — Иди сюда, не бойся!
Сука покорно приблизилась к нему, облизнулась. Удалов дал ей еще кусок хлеба.
— А с тем, с немецким псом, мы не можем так обойтись? — спросил калмык. — А то дать ему кусок хлеба, намазанный топленым салом, и он наш… А?
Удалов медленно покачал головой:
— Ничего не получится. Такой фокус можно проделать только с сукой, — он запустил пальцы собаке за ухо, поскреб там. Псина зажмурилась от удовольствия. — Кобель есть кобель. В кобелях всегда проступает упрямое кобелиное начало… У суки этого нет. Пошли, дорогая подруга, в наш окоп, — он вновь хлопнул себя рукой по штанине и по тонкой, слабо пробитой тропке двинулся в обратный путь.
Сука, словно бы привязанная к нему веревкой, двинулась следом, на ходу пытаясь подсунуться черным холодным носом под ладонь человека.
Калмык не выдержал, азартно потер руки:
— Теперь на этого «почтальона» мы точно накинем мешок.
«Почтальона» засекли часа через три — вдалеке, на голой темной земле появилось живое рыжее пятно, застыло на некоторое время, потом переместилось в сторону, вновь застыло… Удалов погладил суку ладонью по голове:
— Ну, подружка, не подведи.
Африкан приложил ко лбу руку:
— Кобель еще далеко.
— Где бы он ни находился — все равно, к нам завернет, — Удалов потрепал суку пальцами по уху. — Правда, голуба?
Сука преданно глянула на Удалова, в глубоких ореховых глазах ее мелькнуло что-то любящее и одновременно насмешливое, она поймала взгляд человека и опустила голову.
«Почтальон» переместился с открытого пространства в лощину, одолел ее по невидимой тропке перед тем, как вновь показаться на просматриваемом со всех сторон пятаке земли.
Он остановился и сделал охотничью стойку: знал «кабысдох», что служба его опасна, могут мигом заарканишь и лишить головы, потому и осторожничал, крутил носом во все стороны, воздух чутко щупал, стараясь сориентироваться и понять, где его подстерегает опасность.
Калмык восхищенно покрутил головой:
— Ну и пес! Осторожен, как австрийский фельдмаршал.
— Это ему не поможет! — не сдержал усмешки Удалов.
Пес той порой одолел опасный участок и вновь остановился, прижался брюхом к земле, с шумом втянув воздух: почувствовал суку. Удалов подсадив под зад, выпихнул её из окопа:
— Давай-ка, милая, зааркань этого хахаля!
Очутившись наверху, собака неспешно отряхнулась, осмотрелась и полной достоинства трусцой направилась к кобелю.
Тот, ошалев от радости, мигом взметнулся над землей, сделал стойку. Дом, вкусная сахарная кость, ожидавшая его на финише, в добротно вырытом офицерском блиндаже, были разом забыты. Все его внимание переключилось на эту красавицу, невесть откуда взявшуюся. «Почтальон» наметом помчался к ней, с ходу прыгнул… Сука извернулась вьюном. Пес залаял, взвился восторженной свечой, куснул себя за хвост, вновь попробовал оседлать суку, но та опять увернулась от него.
— Все, кобелек — наш, — удовлетворенно резюмировал калмык, — со всеми своими секретными корреспонденциями, — он хлопнул Удалова по плечу. — Молодец, однако! Быстро сообразил, как на этого хлопунца накинуть плетушку.
— Погоди, вначале надо накинуть.
— Дело, как я разумею, в шляпе.
Собаки тем временем начали резвиться, взлаивать, рычать, носиться друг за дружкою. Люди, сидевшие в окопах, следили за ними.
— Давай, начинай подманивать, — Бембеев толкнул напарника в бок.