Оренбургский владыка
Шрифт:
— Совсем наоборот. Только тут и можно… Немцы никогда не подумают, что мы здесь осмелимся залезть в воду. Прямо под пулеметными дулами… А мы залезем.
— Не накроют они нас?
— Не накроют, — уверенно проговорил калмык. — Как думаешь, Еремей?
— Не должны, — Еремеев не сдержался, поежился. — Да и в темноте накрыть не так-то просто. Мы в темноте — люди-невидимки… Таких приборов, чтобы обнаружить невидимку не изобрели. Меня другое беспокоит… — Еремеев содрогнулся, будто холодная речная сырость просочилась ему за воротник.
—
— Да вот… — Еремеев смущенно поднес ко рту кулак, покашлял в него едва слышно, — то, что я плаваю не очень…
— Вот те раз! Как не очень? — калмык воззрился на Еремея. — Как топор?
— На воде я держаться научился, а вот дальше… Дальше дело пока не продвинулось.
— «Не продвинулось», — передразнил его калмык, сорвал травинку, росшую перед носом, покусал ее зубами. — На тот берег можно только вплавь переправиться… В общем, понятно, что нам надо либо плотик готовить, либо бревна резать. Может, тебе, Еремей, отказаться от вылазки?
— Да ты чего, земеля! [5] — Еремеев недовольно насупился.
Калмык выплюнул травинку, отполз назад и привстал в кустах:
— Все, мужики, уходим!
Напарники его, стараясь не шебуршать ветками кустов, отползли назад. Добравшись до ложбины, поднялись в рост, отряхнулись.
5
Земеля — земляк.
— Здесь лесок один есть, его немаки малость снарядами покрошили, — калмык ткнул пальцем в сторону, — надо бы перевернуть сушняк, выбрать себе кое-что. При переправе всякое полено может сгодиться…
— Особенно мне, — благодарно проговорил Еремеев. — Спасибо, друг.
Лесок находился недалеко. Несколько снарядов, угодивших в него, завалили десятка три деревьев, оставив среди стволов просеку. Калмык оглядел поваленные стволы, почесал шею:
— Без пилы или хотя бы без пары топоров нам не обойтись.
— Это мы добудем, — уверенно отозвался Удалов, — у меня кое-что есть на примете.
— Действуй! — блеснул чистыми белыми зубами калмык.
Удалов, дурачась, пришлепнул к виску ладонь:
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.
Через полчаса он приволок пилу:
— Вот, — проговорил удрученно, — думал, что добуду еще пару топоров, но с ними — прокол.
— Мы и пилой все сделаем так, что никакой топор не понадобится, — утешил его калмык.
Они выбрали два сухих, звонких, как стекло, ствола, вырезали из них три подходящих куска — таких, чтобы и кора не отслаивалась, и сучки, чтобы за них можно было держаться руками, имелись. Длину бревнам калмык определил небольшую — примерно по два метра…
Удалов усомнился:
— Не коротковаты ли будут? Удержат нас в воде?
У
— Еще как удержат!
Закончив эту работу, он принялся постукивать костяшками пальцев по стволам поваленных деревьев — подбирал четвертый обрубок.
— А четвертый обабок зачем? — спросил любопытный Удалов.
— На всякий случай, — неопределенно ответил Бембеев.
Солнце вскоре покрылось легкой красной пленкой словно отонком [6] , — в нем будто бы сработалось что-то. Сделалось совсем холодно, горизонт стал неясным, вода в Пруте потемнела. Удалов, глядя на огромный, быстро бледнеющий диск, ознобно передернул плечами:
— Как где-нибудь на Яике в поганую ноябрьскую пору…
6
Отонок — пленка, тонкая оболочка.
Солнце здешнее действительно походило на далекое степное, рождало в душе теплые чувства, — у Еремея даже лицо изменилось, теряя обычную жесткость, — он подумал о доме. Лишь один калмык оставался невозмутимым — ничто в его лице не дрогнуло.
В темноте обабки, как назвал бревна Удалов, подтащили к воде — сухие, легкие — не только взрослый мужик, даже пара пацанов могла справиться с ними. Бембеев, достав из кармана моток пеньковой веревки, связал обрубки. Еремеев потыкал калмыку в бок кулаком, одобрительно цокнул языком:
— Хитрый ты, Африкан!
Тот промолчал, козырьком приладил ко лбу ладонь, вгляделся в противоположный берег. Берег был пуст — ни одной движущейся точки, ни огоньков, ни всполохов костра, хотя, если приглядеться тщательнее, в двух местах в воздух поднимались кудрявые дрожащие хвосты — немцы, сидящие в окопах, жгли костры.
— Вечерний кофий греют, — констатировал Еремеев. — Кулеш [7] с копченым салом варганят.
— У немцев кулешей не бывает, — знающе заметил калмык, — они все больше по части капусты стараются. К капусте подают сардельки и хрустящий бекон.
7
Кулеш — суп, как правило, из пшена, с добавлением других ингредиентов (сало, копчености).
— Сардельки? Это что за фрукт? — озадачился Еремеев.
— Колбаса такая. Ее варят. Едят горячей.
Еремеев озадачился еще больше:
— Первый раз слышу, чтобы колбасу ели горячей.
Сзади послышался шорох. Сквозь кусты кто-то пробирался. Бембеев птицей метнулся на шорох, беззвучно врезался в кусты и растворился в ночной черноте.
Через несколько минут вернулся с Дутовым.
— Ну что тут у вас? — шепотом спросил войсковой старшина, присел на корточки у самой воды, вгляделся в подрагивающий над течением мрак.