Орфические песни
Шрифт:
Поэзия Кампаны еще не была в нашей стране предметом специального изучения. Семь небольших стихотворений переведены на русский язык E. M. Солоновичем [6] . В настоящее время готовится к печати полный русский перевод «Орфических песен», фрагменты которого публикуются ниже.
За разнообразную помощь, советы, консультации, за возможность ознакомиться с редкими книгами и другими материалами по теме я бесконечно благодарен замечательным людям, активистам Центра изучения наследия Дино Кампаны (Марради) — сестрам Мирне и Аннамарии Джентилини и Франко Скалини, талантливому педагогу, краеведу, увлеченному исследователю жизни и творчества поэта-земляка.
6
Итальянская поэзия в переводах Евгения Солоновича. во «Радуга», 2000.
Виденье
Песня темноты
День неврастеника
(Болонья)
Старый город ученых и священников заволакивало туманом декабрьского полудня. Холмы просвечивали вдали над равниной, пересекаемой шумными порывами ветра. Над железнодорожными путями была различима, будто вблизи, в ложной перспективе свинцового света, товарная станция. Вдоль линии окружной дороги кичливо проплывали смутные женские фигуры, укутанные в меха, с романтично-пышными волосами, приближаясь дробным, словно автоматическим, шажком, в своих пухлых горжетках похожие на птиц с деревенского двора. Глухие удары и станционные свистки только подчеркивали разлитую в воздухе монотонность. Дым паровозов мешался с туманом; провода висли, висли гроздьями на изоляторах телеграфных столбов, уходивших в туман монотонно.
В выщербинах красных, разъеденных туманом стен открываются молчаливо длинные улицы. Гадкий пар тумана расползается между зданий, заволакивая верхи башен, длинные молчаливые улицы — пустые, будто после разграбления. Фигурки девушек, все мелкие, все темные, с вычурно повязанными шарфами, подскакивающим шажком пересекают улицы, оставляя их еще более пустыми. В кошмаре тумана, посреди этого кладбища, они кажутся чем-то похожи на мелких зверьков: совершенно одинаковые, подскакивающие, черные, они таят под долгой спячкой свой колдовской дурман.
Стайки студенток под портиками [7] . Сразу видно, что мы в центре культуры. Поглядывают с невинностью Офелий, стоя группками по три, разговаривая в ярком цветении своих губ. Они толпятся под портиками бледной и курьезной свитой современных граций, эти мои однокашницы, собравшиеся на лекцию. У них не увидишь деланых даннунцианских улыбок [8] , с клокотанием в горле, как у филологичек; они улыбаются редко и сдержанно, осмотрительно, не разжимая рта, никогда не давая ясного прогноза, эти наши естественницы.
7
Особенностью застройки в Болонье является обилие портиков — длинных галерей под вторыми этажами зданий. Эти галереи тянутся вдоль жилых, деловых, торговых кварталов, вдоль старинных корпусов университета, переходя одна в другую. Общая длина портиков Болоньи достигает 40 км. Монотонный ритм колонн, арок, постоянно затененных сводов, в сочетании с монотонным ритмом шагов по каменным плитам тротуаров, создает ощущение призрачности и в то же время предопределенности любого движения. Стиль Кампаны, с его постоянными, почти навязчивыми повторениями, чутко откликается на странную музыку архитектуры этого города. (Здесь и далее — прим. перев.)
8
Габриэле Д’Аннунцио слыл законодателем вкусов поколения; его героям — аморалистам в духе вульгарно прочитанного Ницше — было модно подражать.
(Кафе) Мимо прошла Русская. Рана губ горела на бледном лице. Приблизилась и прошла мимо, неся цветение и рану своих губ. Шагом изящным, слишком простым, слишком обдуманным, прошла она. А снег все падал и таял безразлично в уличной грязи. Портниха с адвокатом болтают, пересмеиваясь. Укутанные извозчики выглядывают из-за поднятых воротников, будто вспуганные звери. Мне все безразлично. Сегодня, кажется, в городе выступило на поверхность все серое, однообразное и грязное. Все тает, как снег, в этом болоте; и где-то на дне души я чувствую сладость от растворения в том, что заставило нас страдать. Чувство, которое усиливается, оттого что неизбежно и скоро уляжется снег белыми простынями, и мы опять сможем покоиться в наших белых снах.
Передо мною зеркало, и бьют часы; свет пробивается ко мне из портиков сквозь занавес окна. Берусь за ручку, пишу; что пишу, сам не понимаю; пальцы в крови; пишу: «В полумраке любящий расцарапывает портрет любимой, чтобы развоплотить свою мечту» и т. д. [9]
(Снова на улице) Острая печаль. Меня останавливает старый школьный товарищ; он еще и тогда ходил в отличниках, а теперь, гляди-ка, по изящной словесности профессор вонючий; искушает, вызывает на откровенность — и все с той же поганой улыбочкой. И в заключение: «Ну, ты мог бы попытаться послать что-то в ‘Аморе иллюстрато’!..» [10] (Улица) А вот и неизбежный в этих портиках, жужжащий, как пропеллеры аэропланов, рой высокоумных барышень. Они трещат, захлебываясь и показывая зубы, в азарте охоты за каким-нибудь врагом науки и культуры, которого предстоит расколошматить на кусочки у подножия кафедры. Но вот уже пора! Шлепаю прямо по лужам посереди улицы; сейчас именитый осел влезет на кафедру, таща на себе вьюк каталожных познаний…………………..
9
Кровь на пальцах, держащих перо, ритуально-магическое уничтожение лика любимой — все эти детали имеют явный сатанический подтекст. Впрочем, герой сам не сознает, откуда на руках кровь и что он пишет; можно предположить, что договор с дьяволом ему лишь предстает как навязчивая идея, но не заключается на самом деле.
10
Еженедельный журнал для женщин, выходил в Милане с 1897-го по 1928 г. Товарищ советует герою послать что-то из стихов в журнал заведомо невысокого уровня и вкуса, что герой воспринимает как оскорбление.
………………У дверей дома оборачиваюсь и вижу классического, усатого, огромного блюстителя порядка…………………………..
Ох, уж эти мне порядки почтенной старины! Ох, сколько же этих держиморд!
(Ночь) Горит камин напротив зеркала. В бездонной фантасмагории зеркала тела нагие мелькают, немые; и тела изнуренные, и поверженные, в языках пламени, жадных и немых; и будто вне времени — белые тела, изумленные, неподвижные в печи угасшей; белая, от моего обессиленного духа отторгается безмолвно Ева: она отторгается от меня, и я просыпаюсь [11] .
11
Сначала видение ада в дантовском стиле, затем — воспоминание библейского рассказа о сотворении Евы из ребра спящего Адама. Но герой Кампаны, просыпаясь, не обретает рядом с собой свою Еву. Слова «Не добро человеку быть одному; сотворим ему помощника, сообразного ему» (Бытие. 2:18) для него остаются неисполненными. И герой бежит среди ночи под портики, где «кровавый свет сочится каплями», взывая об избавлении уже не к Богу, а к Его противнику.
Брожу под кошмаром портиков. Капля кровавого света, потом темнота, потом снова капля кровавого света, отрада погребенных. Скрываюсь в переулке; но из мрака под фонарем белеет призрак с накрашенными губами. О ты, который бросаешь ночных шлюх на дно перекрестков, о ты, который кажешь из мрака отвратительный труп Офелии [12] , о, сжалься над моим долгим мученьем [13] !
Пампа
12
Аллюзия на стихотворение Рембо «Офелия». Но тело Офелии, белое, плывущее по черной реке, у Рембо — прекрасно. Кампана, говоря об «отвратительном трупе», имеет в виду фигуру под фонарем — призрак, труп идеала Вечной Женственности.
13
Цитата из бодлеровской «Литании Сатане». Герой остается в отчаянии, отвергнутый даже духом зла. Дьявол не сводит его, как гётевского Фауста, с его Маргаритой. В черновиках стихотворение кончалось тем, что герой бросался на фигуру под фонарем с кулаками. Подобный инцидент имел место на самом деле, правда, не ночью, а средь бела дня; за ним последовали арест и вторичное исключение Кампаны из университета.