Орфики
Шрифт:
Жил я почти на самом отшибе, за моим двором шла холмистая местность и начинался лес. Моими соседями были заяц, сурок, олень и енот. Енот был наглый, являлся на крыльцо требовать фрукты, а когда я пытался его шугать, скалился и шипел. Заяц забавно, будто на костылях, пересекал ближайшие склоны. Оленю я был рад и за околицей смастерил ему кормушку, куда накладывал каменной соли.
Кругом царили живописные холмы, скалы, провалы, водопады, заросли. Диснейленд хотел купить у университета земли для приключенческих аттракционов, но не справился с заломленной
Каждый месяц кто-то из аспирантов прыгал с одного обрыва в скалистый провал. Об этом говорить было не принято. Три университетские газеты молчали, но слухи об очередном самоубийстве доносились с достоверностью.
Однажды зимой я понял, что скоро стану следующим в списке прыгунов. Еле настала весна, не принеся облегчения, кое-как минуло лето. Я готовился к осени и уже присмотрел удобную стартовую площадку над пропастью, полной валунов, меж которых пробирался блестевший кое-где ручей.
И вот я в самом начале сентября по CNN снова услышал это слово.
«Беслан!» – звучало по всем новостным каналам.
Террористы в этом городе захватили в школе тысячу заложников, половина из них дети.
Я не помню, как я мчался в аэропорт, летел через Франкфурт в Москву, как потом прилетел в Минводы и на такси с разболтанной гремящей подвеской прибыл в Беслан.
Все дороги перекрыты, остановлено движение поездов.
Я не сразу вошел в город.
Страшная жара. Белесое небо.
Спасаясь от стаи бездомных собак, вылетевших из-под ворот близ разъезда, я вскочил на подножку вагона стоявшего грузового состава.
Внутри раскаленной теплушки оказалось сено.
И запах яблок.
От соседней цистерны несло мазутом.
Я ходил вокруг школы, смотрел в бинокль. В одном из домов столкнулся с занявшими позицию снайперами. По квартире они передвигались на четвереньках, перетаскивали тяжелое оружие. Потребовали предъявить документы и велели исчезнуть и не высовываться.
Я отошел подальше и залез на акацию за гаражами. Актовый зал, столовая, корпус начальных классов, тренажерный зал, котельная, мастерские: всюду выломанные окна, стулья и парты в них. С дерева меня сдернули военные, отняли бинокль.
Я пошел в город. Но скоро вернулся к школе. В толпе говорили, что среди террористов негры. Другие возражали: застрелили во дворе школы боевика, и труп разложился на жаре, потому и почернел.
Вдруг грохнул взрыв, и захлопали выстрелы.
Из окна школы выпрыгнул человек, выбежал со двора, военные повели его в штаб.
Приехал на машине какой-то важный начальник, невысокий, седой, его тоже куда-то повели.
К вечеру подоспел еще один, усатый, подтянутый, в окружении военных. Он прошел в школу и скоро вышел.
Ночь я провел на автобусной станции.
На следующее утро к школе
Время текло медленно, как высокие облака в небе.
Вдруг два взрыва снесли крышу со спортзала.
Люди стали прыгать из окон, выбегать из парадной двери. По ним террористы открыли огонь из флигеля школы.
Начался штурм.
Военные, гражданские, вооруженные и безоружные – все кинулись к школе спасать детей. Я помогал делать носилки из одеял. «Неотложек» не хватало, горожане на своих машинах увозили раненых в больницы.
Боевики поставили людей в окна и стреляли из-за них. Прорваться внутрь школы не давали баррикады. Военные под огнем эвакуировали детей. Толпа избивала каких-то мужчин. Штурм шел до самой ночи. Стреляли из танка и огнеметов.
Я помогал, чем мог, таскал в ведрах воду, поил и поливал плачущих детей.
После я хотел уехать куда-нибудь, но не получилось, вернулся, стал помогать на кладбище, с памятниками – то раствор замесить, то плиту установить. Так и прижился в кладбищенской сторожке.
Ко мне не знали как относиться. Но человек по сравнению с таким горем – иголка в сене, любой потеряется.
С тех пор я и живу здесь. Летом в горы ухожу, к зиме спускаюсь, иду на кладбище. Летом почва податливей, сами могилу выкопают, а зимой земля – гранит, помощь нужна, вот я и помогаю.
Еще за могилами детей присматриваю, как умею. Однажды поехал во Владикавказ, снял денег со счета и купил на все G-Shock – целый день ходил по городу, скупал часы – я их потом прикопал у каждого в изголовье. Зачем? Не знаю, но почему-то после этого я спокойней стал.
Зимой люблю у костерка посидеть, хлеб да колбасу поджарить. Время от времени жители меня подкармливают пирогами с сыром и зеленью, и мне хватает. Тут горы близко, Военно-грузинская дорога, живописно очень, иногда даже дух захватывает, так что даже и не верится, что вокруг тебя ад.
На кладбище мне спокойно.
Купил себе четыре улья.
Пчелы собирают мед с кладбищенских цветов, но я его не ем.
Я верю, что мед воплощает души детей, окропивших цветы кровью.
Я нарезаю соты и раздаю их по воскресеньям.
Еще я выпалываю могилы, собираю мусор.
В прошлом году ко мне прибилась пегая псина, сучка. Я не знаю, как ее зовут, сколько ей лет, она мало что разумеет, кажется, она глухая. Летом брал ее в горы. Горожане говорят: прогони ее, нечистая животина. Но я не гоню, всё ж живой кто-то рядом быть должен. В общем-то псина безобидная, единственное, чего боюсь, что она родит щенят. Часто псина моя что-то скулит, поет, что ли, и я пытаюсь вслушаться, но скоро у меня разбаливается голова. Иногда она путает день с ночью, и спать я ложусь с ватой в ушах, чтобы не просыпаться под ее песнопения. Этим летом ее покусали пчелы, у нее опухла морда, и я возил ее в ветеринарку. Наверное, псина решила полакомиться медом. Будет ей наука.