Орган геноцида
Шрифт:
Однако с того самого памятного дня, когда на нашем материке прозвучали взрывы, гайки несколько ослабили. Об убийствах все еще не принято говорить в открытую, но, во всяком случае, их вновь рассматривают как возможную альтернативу. Во имя борьбы с терроризмом, ради общего человеческого блага и по другим причинам тьма, которую посеял исполнительный указ 12333, постепенно рассеивается.
Так что я стал убийцей. Не специально, просто в нашем ведомстве постепенно вырос спрос на эту работу. Я много чем занимался помимо убийств, но мы, отряд спецрасследований i, подчиняемся Командованию специальных операций, которое стоит во главе спецназа всех пяти частей ВС США: армии, военно-воздушных и военно-морских
Здесь стоит напомнить о знаменитом постере к «Кэрри». На нем несчастная Сисси Спейсек стоит, облитая с ног до головы свиной кровью: однокласснички постарались. Вот и наша работа (отчасти) по этому же принципу называется «мокрой», с тем нюансом, что мы облиты не свиной кровью, а человеческой. Американский отряд охотников за головами. Вот что такое отряд спецрасследований i из состава военной разведки.
Так обстоят дела, и прямо сейчас я лечу в брюхе «летающей водоросли» к следующей цели, а по дороге в очередной раз пробегаю глазами данные.
История жизни следующего объекта, которого мне поручено убить, оставила след на всем: лице этого персонажа, имени, манере движения, структуре семейных отношений, политических взглядах – каждой крупице информации. В любого спецназовца более-менее вбивают техники психологической оценки. Я хочу сказать, что мы не только с пушками обращаемся профессионально. Вообще-то нам чаще поручают муштровать солдат в странах третьего мира, лечить и образовывать местных жителей в тылу врага, чтобы взращивать семена цивилизации. Для таких задач первостепенны навыки коммуникации – короче говоря, волки-одиночки в спецагенты не годятся. Подобным, если уж на то пошло, скорее дорога в наемники… Хотя что это я, им тоже часто поручают тактические консультации, так что и там ситуация похожая.
Ребята из отряда спецрасследований i должны уметь четко составлять портрет по психологической карте, потому проходят усиленный курс психологии. Оставим в стороне политические риски (впрочем, назовем их проблемами этики), но убийство – это все равно сложная и тонкая задача. Указ 12333 приняли после цепочки провалов агентов ЦРУ, и теперь уже ясно, что любителю такую работу не поручишь.
Их стиль работы окрестили «военизированными операциями» – что как бы намекало, что ЦРУ просто играли в военные «дочки-матери». Поэтому появился новый тип боевых сил, отряд спецрасследований, выполняющий функции военной разведки и управления спецоперациями. Во многом мы унаследовали дело ЦРУ, став своего рода гибридами между шпионами и солдатами. Разведка в XXI веке требует не столько гражданских, сколько военных навыков. На поле боя обстановка очень подвижна, а весь мир превратился именно что в одну большую арену сражения.
Реальность никогда не соответствует заранее собранным данным. Всегда вылезают неучтенные факторы. От нас требуется, с одной стороны, по возможности снизить их влияние, а с другой, если уж случилась внештатная ситуация, – быстро к ней адаптироваться, в частности, составить модель поведения каждой индивидуальной цели.
Проще говоря, нам нужно ясно представлять себе того, кого вот-вот убьем. Сначала понять этого человека до такой степени, чтобы проникнуться его целями и идеалами, а потом убить. Работенка для самых отъявленных садистов. Идеальный сюжет порнофильма с нацистами в главных ролях. Подобные занятия не оставляют шрамов на нашей психике только благодаря так называемой боевой эмоциональной регулировке. Перед работой в поле мы проходим курс психологических консультаций и нейронного стимулирования, которые регулируют наши чувства и этические установки в соответствии с необходимыми параметрами. Так нам удается разделить профессиональные обязанности и личные этические воззрения. То, что Оруэлл описал как «двоемыслие», воплотилось в жизнь благодаря развитию технологий.
Поэтому, просматривая данные на нового объекта, размышлял я не о несчастной судьбе будущей жертвы, а о последней, кого я убил. О собственной матери.
Иногда передо мною представала страна мертвых. Она грызла и подтачивала коготочками душу, но отступала, стоило только проснуться.
Я видел ее в разных вариациях.
Чаще всего в такой: искалеченные покойники медленной чередой бредут по бесконечной пустоши. Но иногда передо мной простиралось бескрайнее кладбище, и на каждой могиле сидел ее скучающий обитатель. С тех пор, как не стало матери, я нередко видел абсурдный вариант с больницей, в которой лежат одни мертвецы, и, кстати, такая версия нравилась мне больше всего. Наверное, потому, что перекликалась с моим состоянием сразу после того, как я потерял мать.
Я не только военный и спецназовец, но и профессиональный убийца, а потому трупов повидал немало. Во много раз больше, чем обычный человек за всю жизнь. В тот раз я тоже подчищал лишних людей, причастных к геноциду в одной из стран Центральной Азии. Нам с коллегами из отряда спецрасследований i поручили убрать бывшего главу тайной полиции, который призывал к бойне среди мирного населения. Мы проникли на территорию того государства через Афган и поймали злодея в одной деревушке.
Тот мужчина умер. Я всадил ему в голову целый магазин винтовочных патронов. Но подручные уже успели позаботиться о жителях деревни. Несколько трупов попалось на глаза и мне. В размокшей после дождя колее из-под шин грузовика лицом вниз лежала девочка с размозженным черепом. Одного мальчика расстреляли со спины, пули разорвали ему живот, и из него вывалились внутренности. На центральной площади в деревне вырыли яму, скинули туда женщин, облили бензином и подожгли.
И наконец, мужчина, который разыграл весь этот спектакль. Я пристрелил его, и он, точно так же как и убитые по его приказу, у меня на глазах обмяк бесформенной тушей, потеряв над собой управление.
Когда я вернулся от этих образов домой, мать увивали трубки, а жизнь в ней поддерживали лекарства и наномашины. Врач спросил о целесообразности дальнейшей терапии. На вид казалось, что с матерью все в порядке, ни одного ранения. Совершенно бодрая на вид, она лежала на обеззараженной койке и ждала, не приходя в сознание, моего решения. Казалось, будто она жива, но я знал, что это лишь видимость, которую создают запущенные в организм крохотные работяги-механизмы. Такие же, которые поддерживают нашу боеспособность в случае ранения.
В оглушающей тишине ослепительно белой палаты мне подали согласие на прекращение терапии. Спросили, согласен ли я на остановку мер по поддержанию жизни пациентки. Я ответил: «Да», – и приложил палец к считывателю в качестве подтверждения. Из тела матери, которая так и не пришла и уже больше никогда не придет в себя, вывели наномашины, и она быстро скончалась.
Впрочем, правда ли она умерла тогда? Разве она не умерла еще до того, как я вынес последнее решение?
Где заканчивается жизнь и начинается смерть? Чем дальше в своих изысканиях заходит медицина, тем больше размывается эта граница. Но человечество за последние полвека научилось закрывать глаза и зажимать уши, откладывая решение этого вопроса, как и многих других, на потом. Правда, как и со множеством других явлений человеческой жизни, этот вопрос остается только понять и принять.