Орган времени
Шрифт:
Таня и Марина сидели правее напротив меня и в доме, при ярком освещении вместо тусклой лампочки на лестнице, выглядели как-то иначе. Пожалуй, там они были привлекательнее, а здесь мне казалось, что это вообще не они, тем более и они здесь даже не смотрели в мою сторону. Леночка о чем-то говорила с женой Сергея Степановича. Сергей Степанович скучал, несколько пьяно глядя по сторонам. Зато я теперь понял, почему так долго торчал на лестнице. Не из-за Тани с Мариной. Просто Она не курила. Она сидела здесь, и мне было легче не находиться
Миша начал рассказывать какую-то историю про своих друзей, как они весело проводили время. Мне было совершенно не интересно, курить я уже не хотел, есть и пить тоже. Я смотрел на скучающего Сергея Степановича и тоже начал скучать.
– Значит, в среду понесете ваш труд профессору? – спросил я, чтобы как-то развеять нашу общую скуку.
– Нет, – сказал он, – в четверг.
– Угу, – я понимающе кивнул.
Он молчал. Миша все рассказывал свою историю, Таня и Марина хихикали на его слова. Я скучал.
– Может, выпьем? – спросил я Сергея Степановича.
– Нет, – он помотал головой, – я пока не буду.
– А курить?
– Потом, – сказал он, – не сейчас.
Я вздохнул. Одному пить и курить было скучно, остальные были заняты разговорами. Миша нес уже, по-моему, полную околесицу, окружающие смеялись. Ее я не видел из-за Миши, чему, признаться, был даже рад. Я не смотрел в Ее сторону – я боялся смотреть в Ее сторону.
Миша стал спрашивать что-то у Сергея Степановича, что-то вспоминал, тот отвечал ему. Потом они подняли тост. Миша позвал Леночку на их край стола, Леночка бросила жену Сергея Степановича и ушла к ним. Они там веселились, я чувствовал себя выпавшим из общего веселья, мне было скучно. Хотя, в принципе, я был не прочь присоединиться к ним, но они говорили про машины и шмотки. Я скучал. Скучал…
– Ладно, – сказал я Сергею Степановичу, – пожалуй, пришло время попутешествовать.
Он покачал головой.
– Нет, – сказал он, – не нужно.
– Почему? – удивился я.
– Ну, вы ведь все-таки в компании.
– Ничего, это ненадолго.
– Не надо, – сказал он, – вы же пили.
– Неважно, – я подмигнул ему. – Совсем немного.
Он снова покачал головой, на этот раз укоризненно.
– Не надо, – повторил он.
Я усмехнулся в ответ. Потом опустил голову и ушел во время.
В истерзанном ветром, покрытом серыми тучами пространстве – капли дождя. Легкая изморось, которой, кажется, стал сам воздух. Она не падает сверху, она не падает вниз, она просто есть и висит над землей. Мы идем под зонтом.
– А еще вчера надо было к подруге съездить, – говорит она. – У нее свадьба скоро, и она себе платье шьет – нужно было помочь.
– Ничего, – сказал я. – Хорошо, хоть сегодня ты освободилась.
Мы открываем дверь и заходим.
– Уф! – она поправляет прическу. – Ну и погода!
Очередь за билетами. Потом мы идем по небольшому
– Давно хотела сюда сходить, – говорит она. – Я бы все равно сегодня приехала, даже если бы какие-нибудь дела были – сегодня ведь последний день.
– Да?
Тишина. Фотографии на стенах. Мы ходим от одной к другой. Фотографии разные.
– Про эту выставку много писали, – тихо говорит она мне. – Тут самые известные фотографы.
Я киваю, глядя на изображение цветов под гусеницами танка.
Мы ходим среди фотографий. Долго.
– Вообще-то, так себе, – говорит она, когда мы вышли на улицу. – Я ожидала большего. Про нее столько писали, а оказалось…
Изморось все еще висит в воздухе, я раскрываю зонт.
– Мы сейчас куда?
– В кино? В кафе? – предлагаю я.
– Нет, – она морщит носик. – Что-то надоело уже по общественным местам ходить.
– Тогда поехали ко мне домой.
– Поехали.
В шумном метро толпа вокруг. Мы стоим совсем близко, и она рассказывает мне что-то о своей работе. Я киваю, улыбаюсь. Потом снова под изморосью от метро к дому.
Когда мы заходим ко мне домой, приятно снять с себя мокрые куртку и ботинки, приятно снять с себя все. Потом, лежа в постели, она шепчет, уткнувшись в мое плечо:
– Ты не думаешь обо мне плохо? Что я так… со всеми?
– Нет, – отвечаю я.
Когда я вернулся, все было так же: мы сидели за столом. Я лишь заметил Леночкин взгляд. Похоже, она видела и поняла то, что я делал. Она недовольно смотрела на меня. Я улыбнулся ей, она отвернулась.
– Хм, – пожал я плечами и наполнил рюмки Сергея Степановича и свою. – Давайте?
Я чокнулся с ним и выпил. Он недовольно вздохнул, но тоже выпил.
– Что вы вздыхаете? – спросил я.
– Зря вы, – сказал он. – Нехорошо.
– Почему?
И вопрос застрял у меня в горле. Боковым зрением я вдруг заметил необычное движение и сначала сделал предположение, а потом и убедился в этом, повернув голову: Она встала и вышла. Она встала и вышла! Она теперь была одна там, на лестнице, куда Она пошла. Я выждал положенное по этикету время, чтобы не вызывать подозрений, хотя, наверно, чуть меньше, потом сказал нарочито равнодушно:
– Ладно, пойду курить.
И, не дожидаясь ответа, боясь, как бы Сергей Степанович не увязался за мной, быстро встал и вышел.
Она стояла на лестнице, сигарета дымилась в Ее руке. Я сделал вид, что случайно встретил Ее, и, глупо улыбнувшись, спросил:
– Ты все-таки куришь?
– Нет, – сказала Она, – почти нет.
– Почти? – я опять глупо улыбнулся, чувствуя себя идиотом. Пожалуй, разговор с Таней и Мариной несколько оглупил меня. Нужно было что-то делать с этим. Я задумался и перестал знать, о чем говорить. Все казалось глупым и мелким, не стоящим слов, которые можно сказать ей, Ей.