Оригиналы
Шрифт:
— Только не говорите маме, слышите? — говорила Нина со своим южным акцентом. Практически пуская слюни при виде коробок сока, мы кивали маленькими головками и клялись нашими куклами-младенцами никогда не рассказывать. Нина пела вместе с Ребой во всю мощь легких, Бет в это время была на подпевках и глупо пританцовывала, а я смеялась до умопомрачения.
Бетси никогда не перерастет свою страсть к кантри-музыке, и это одна из вещей, которые мне нравятся в ней, потому что это делает ее особенной.
Я до сих пор не привыкла к подъездной дорожке — наш старый дом находится прямо
Я жду, пока ворота медленно открываются, бросая мои волосы за плечи, и, наконец, перевожу дыхание. Ещё одним утром я в безопасности от смерти на подъездной дорожке. И, несмотря на мой отвратительный свитер, у меня гладкие, прямые волосы. И теперь, по крайней мере в течение нескольких часов, я нахожусь вне дома. Я улыбаюсь, хотя никто не видит этого, потому что таким вещам действительно стоит улыбаться.
Двумя часами позднее я бессознательно прикасаюсь к ожерелью на моей шее. Моё сердце ускоряется: я могу слышать стук крови в ушах. Я пытаюсь успокоить себя, в то время как представляю предупреждение, звучащее на телефоне мамы, оно тянет её куда-либо, чтобы она могла проверить с помощью GPS-радара, что я там, где должна быть. Ещё во Флориде, когда мы были младше, ожерелье использовалось для придания мне чувства защищенности. Теперь, сидя здесь, я не чувствую себя защищенной. Мало того, что меня беспокоит собственный стресс, так я ещё должна беспокоиться и об её стрессе тоже.
— Это убийца, не так ли? — прошептал парень, сидящий через проход, кивая вниз на опрос. У него были прыщи, что отвлекало от иначе выглядевшего твердого лица.
— Хуже, — шепчу я, пока наш учитель не одаривает нас таким взглядом, что мы вынуждены сосредоточиться. Но когда я это делаю, я снова осознаю, как мало я знаю.
Я училась; действительно училась. Элла знала математику лучше, и после обязательных поддразниваний она помогала мне три ночи подряд. Но этого слишком много. Проходя через трудности, я чувствую, как я пытаюсь читать Мандарин с завязанными глазами.
Конечно, Вудбери жестче, чем Юг в прошлом году, но это не так, я — идиотка. И ещё, мы всего две недели в школе, но уже, без сомнения, совершенно честно я могу сказать…
Я. Ненавижу. Треугольники.
И это при условии, что я волнуюсь об опросе на первых трех частях книги, так как я многого не знаю об этом, но мне кажется, что треугольники являются самой сутью тригонометрии.
Проходят пятьдесят минут страданий в течение наиболее болезненного в моей жизни академического опыта. Даже перед звонком я пожурила себя за то, что была такой дурой. Настолько несовершенна. Хотя мама не мой ДНК-донор, я была выращена в её утробе; её остроумие так или иначе должно было сказаться на мне.
Как я могу не сдать математику?
Я подпрыгиваю от звонка, после чего неохотно отдаю мой опросник. Я снова подпрыгиваю, когда телефон вибрирует в моём кармане; а я ведь ещё не добралась до классной двери. Я не проверяю имя звонящего, я и так знаю, кто это.
— Привет.
— Лиззи, это
— Знаю, — говорю я, обходя двух девушек, загораживающих дверь. — Привет.
Пауза.
— Твоё сердцебиение усилилось. Что случилось? Ты ведь в кабинете математики, да? Всё в порядке?
То, как её голос звучит сейчас, напоминает мне время в средней школе, когда она забыла об экскурсии в музей и трекер показывал меня на территории города во время школьных занятий.
— Блин, успокойся, — говорю я, — Я в порядке. Это был всего лишь опрос.
Молчание.
— Ты провалилась? — тихо спрашивает она, говоря «провалилась» так, как некоторые люди говорят «рак». Я слышу, как она вздыхает и затем задерживает дыхание на другом конце провода, и я могу практически видеть мысли, проносящиеся у неё в голове. Мама придает большое значение хорошей учебе в школе.
— Откуда я знаю? — говорю я. — Я только сдала его. Я не получу…
— Лиззи, ты знаешь.
Пауза.
— Да.
Она выдыхает как лопнувшая шина.
— Я вернусь домой через несколько минут после Бетси, закончившей вечерний класс. У нас будет семейный совет, чтобы обсудить это.
— Но, мам, я…
— Мы обсудим это вечером, — резко говорит она. — Я думаю, нам необходимо…
Связь прерывается, а мой баланс слишком низок, чтобы перезвонить ей. Мне остается только догадываться, в то время как я выхожу из коридора класса математики и иду к центральному коридору, что, по ее мнению, необходимо сделать на этот раз.
После психологии и школьного совета я мчусь к моему шкафчику, затем разворачиваюсь и спешу в столовую, где следую за запахом жареной пищи. Мой желудок урчит — прошло много времени с момента моего завтрака у торгового аппарата — но у меня нет времени остановиться. Я сокращаю через круговое пространство, прокладывая путь вокруг столов и детей с подносами к выходу, переполненному студентами. Я представляю Эллу, стоящую в прихожей нашего дома с секундомером, постукивающую пальцами. Чем дольше она ждёт меня там, тем меньше времени у неё.
— Привет, Элизабет!
Я оглядываюсь и вижу Дэвида Самфина, студента из школьного совета, улыбающегося улыбкой коммивояжёра.
— Расслабься, — говорит он, его голос перекрывает шум обеда. Другие футбольные игроки за его столом смотрят на меня с любопытством, когда Дэвид похлопывает по пустому месту рядом с ним.
Я улыбаюсь в ответ и вежливо махаю рукой, но продолжаю свой путь. Я пытаюсь не рассмеяться, услышав, как один из друзей Дэвида говорит: «Гори!», перед тем как достигаю дверь.