Орион и завоеватель (Орион - 4)
Шрифт:
– Не все - лишь некоторые подробности.
– Это знак великой святости. Может быть, ты Бодисатва, святое существо?
– Нет, я создан быть воином, - ответил я с улыбкой.
– Даже имя мое значит "Охотник". Я убийца, такова моя судьба.
– Но ты можешь вспомнить свои прошлые жизни, на это способен лишь Будда.
– Ты веришь в богов?
– спросил я.
– Да, боги существуют, и демоны тоже.
Я кивнул, старые воспоминания шевельнулись в моей душе: некогда мне приходилось воевать с демонами.
Индус внимательно смотрел на меня.
– Расскажи мне об этом, Орион, это очень важно.
–
Небо сделалось светлым. Кони и люди уже зашевелились. Лагерь пробуждался.
– Но сначала будет битва, - сказал Кету.
– Да будут боги благосклонны к тебе, Орион.
Я поблагодарил индуса. Пропела первая труба. Через час я должен был встать в строй.
15
Как и утверждал Кету, афиняне стояли на левом фланге, их ряды были как раз напротив нашего правого. По давней традиции, правый фланг войска всегда был сильнее, и у противника правое крыло занимали фиванцы со своим непобедимым Священным отрядом. Середину линии врага заполняли войска Коринфа и прочих городов, враждебных Филиппу. Демосфен, должно быть, уговорил полководцев: афиняне выбрали позицию так, чтобы почти наверняка оказаться против самого Филиппа. Или, быть может, они надеялись, что фиванцы, возглавляемые своим Священным отрядом, сомнут наш слабый фланг, а потом раздавят и все войско.
В противостоявшем нам войске не было конницы, однако линия бойцов занимала всю равнину - от крутого откоса холма, на котором высился Акрополь Херонеи, до болотистых земель возле реки. Итак, македонская конница не могла обойти их с флангов, один из которых упирался в увенчанный храмом Акрополь, другой - в болотистую равнину. Нам оставалось идти напролом.
Со спины Грома, нервно прядавшего ушами и фыркавшего, с левого края линии македонцев я видел лишь пелтастов. За ними лицом к нам стояли фиванцы - фалангой глубиной в двенадцать рядов. Священный отряд располагался справа, на краю пыльной равнины, полированные панцири воинов сверкали огнем под утренним солнцем, а копья торчали, словно бы смертоносный лес вырос над пыльной равниной.
Тяжелой конницей командовал Александр, восседавший на черном Буцефале впереди меня. Слева у реки держались наши легковооруженные всадники. Ожидая зова трубы, я вспомнил короткую речь Филиппа: царь обратился к своему войску менее часа назад, прежде чем начать последний совет с полководцами перед битвой. Со спины своего коня Филипп оглядел обе армии здоровым глазом.
– Ну, посмотрим, умеют ли воевать эти болтуны, - пошутил Антигон.
– Не рассчитывай на слабость врага, - проговорил Филипп.
– Они набрали изрядное количество наемников.
– Конечно, - согласился Антипатр.
– Но афинские гоплиты - в основном простые горожане, а не профессиональные воины.
– Эти горожане побеждали даже персов, - отозвался Парменион, обозревая афинские фаланги.
– Это было давным-давно, мой друг, - покачал головой Филипп.
– Нынешние поколения не чета прежним.
– Да, это не воины, одни болтуны, - отвечал Антигон.
– Ну ладно, - проговорил Парменион, указывая на другой конец строя. Фиванцев на бранном поле новичками не назовешь; их Священный отряд набран не из горожан. Они мастера своего дела.
– Потому-то я и выставил против них моих всадников, - отвечал Филипп.
Александр, с непокрытой головой стоявший возле отца, чуточку подтянулся. Он еще ни разу не командовал всем конным войском. Отец оказал ему на этот раз огромное доверие.
– Так что ты будешь делать?
– спросил Филипп.
– Ожидать твоего сигнала.
– Что бы ни происходило на поле, жди моего сигнала.
– Буду ждать, что бы ни происходило.
– Идем ли мы вперед или отступаем - ты ждешь моего сигнала!
Александр кивнул.
– А если земля разверзнется и поглотит войско афинян...
– Я буду ждать твоего сигнала.
– Хорошо!
– Филипп расхохотался и, потянувшись, провел рукой по волосам Александра.
– А теперь надевай-ка шлем, сын. Такие роскошные кудри в бою помеха.
Царевич покраснел, а полководцы расхохотались. И пока мы с ним возвращались к конному войску, он все жаловался:
– Вечно отец одной рукой дает, а другой отбирает.
– Царь поставил тебя на самый важный участок, - сказал я.
– Он выказал огромное доверие тебе.
– Нет, он выбрал для меня такое место, где я наверняка погибну, пробурчал Александр.
– Помнится, ты утверждал, что тебе суждена долгая жизнь - ведь надо еще покорить целый мир?
– не удержался я.
Царевич ухмыльнулся, оценив легкий укол.
– Ну конечно, теперь я знаю, что мне придется завоевать куда больше стран, чем я думал: Индустан, Китай и все, что лежит вокруг них.
Так было час назад, теперь же мы сидели в седлах, ожидая приказа и сдерживая лошадей. С тяжелыми копьями в руках застыли оруженосцы - пики потребуются нам в сражении. Нервы у всех были напряжены до предела, ладони потели, потрескивал сам воздух, заряженный тем особым электричеством, которое возникает, когда едва ли не сотня тысяч мужчин горит единым стремлением - убивать друг друга. Враг оставался на месте, предоставляя первый ход Филиппу. Эти люди защищали свое отечество. Пробиться к Фивам или Афинам можно было, лишь уничтожив их. Если мы победим, дорога к городам юга будет открыта. Если победа достанется им, рухнет царство Филиппа. Единственная битва решит исход всей долгой войны.
Солнце поднималось. Два строя стояли лицом к лицу, обливаясь потом не только от жары, но и от напряженного ожидания.
Наконец пропела труба. Слившись в единое целое, фаланги Филиппа, занимавшие правый фланг, неспешно направились в сторону афинян. Они не бежали, просто мерно двигались вперед. Каждый шаг двенадцати тысяч гоплитов сотрясал землю.
Строй афинян, казалось, дрогнул. Потом их копья опустились навстречу приближавшимся македонцам. Сражение фаланг нередко превращалось в столкновение, похожее на спортивную игру: выставив вперед копья, бойцы сходились с гневными воплями, каждая фаланга пыталась сдвинуть с места другую. Вот почему Филипп увеличил число рядов в своей фаланге до шестнадцати. Простой напор иногда мог принести победу.
Афиняне построились в двенадцать рядов. Их фаланга пошла навстречу наступавшим македонцам столь же неторопливым, размеренным шагом.
Из седла легко было следить за ходом боя. Стремясь вперед, Гром вздрагивал от возбуждения. Я поглаживал его шею и смотрел на Александра. Царевич уже надвинул шлем и прикрыл нащечные пластины, но, и не видя его лица, я чувствовал, как он рвется в бой. Однако, верный своему обещанию, он оставался на месте, хотя весь строй противника шел нам навстречу, не отставая от афинян. Фиванцы приближались медленно и неотвратимо, как сама смерть.