Орион и завоеватель
Шрифт:
– Но Филипп хочет другого…
Аристотель улыбнулся, как мне подумалось, не без горечи:
– Ни один человек не властен над собой, Орион, даже царь.
Кто знал это лучше меня?
– Филипп взошел на престол, когда в Македонии царил хаос. Окружавшие нас хищные псы-соседи рвали государство на части. Буквально все, кто хотел, с севера, запада и востока вторгались в страну, захватывая все, что удавалось. Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Повсюду
Но Филиппа не избрали царем. Чтобы спасти страну, ему пришлось лишить трона собственного брата. Он объединил Македонию и отбросил захватчиков, а потом увеличил свое царство, покорив тех, кто нападал на нас. Филипп превратил фракийцев, иллирийцев, молоссян и многие другие воинственные племена в союзников или просто подчинил их Македонии. Подвластные ему земли простерлись до Адриатического моря, где дикари убивают друг друга просто развлечения ради. Царь распространил свое влияние в Греции до пределов Фив и Коринфа, которые и сейчас противостоят ему. А последние несколько лет провел в войне – необъявленной, но настоящей – против Афин.
– Но зачем ему это нужно?
– Афиняне по-прежнему считают себя самыми сильными среди греков. – Улыбка Аристотеля сделалась многозначительной. – И мешают всякой другой силе возвыситься настолько, чтобы бросить им вызов. Пользуясь персидским золотом, Афины стремятся ограничить власть Филиппа.
– Чтобы удержать свое главенство среди греческих городов?
Аристотель кивнул.
– Со своей стороны Филипп полагает, что должен покорить Афины, иначе этот город уничтожит Македонию.
– Это правда?
– Да, в понимании Филиппа и Демосфена.
– А для тебя?
– Я угадываю за всем этим руку великого царя. Подобно его предкам, новый Дарий страшится объединения Греции. Всех греков может объединить только Филипп, поэтому молодой Царь Царей подталкивает Афины и все остальные города к союзу против Македонии. Он видит в Филиппе угрозу Персидскому царству.
– Я слышал, люди поговаривают, что города побережья следует отобрать у Персии, но всегда считал эти речи пустыми.
Аристотель сразу сделался весьма серьезным.
– Орион, Македонии суждено объединить греков и покорить персов. И если мы не сделаем этого, Греция навсегда останется разрозненной, страдающей от раздоров, как варварские балканские племена.
Должно быть, я невольно открыл рот. Тщедушный философ, подслеповатый знаток муравьев и моральных норм одобрял выступление Филиппа против величайшего государства мира.
– А теперь мы дошли до причины всех войн, – проговорил Аристотель. – Она столь же естественна, как поведение льва, преследующего оленя. Убивай сам – или убьют тебя. Мир будет устроен либо так, как хотим мы, либо так, как хотят они. Или мы уничтожим персов, или они уничтожат нас.
– Но ведь персы пытались покорить Афины целых полтора столетия назад? – Я недоумевал. – И не сумели этого сделать.
– Не сумели, – согласился Аристотель. – Ну, что значит полтора века для человечества? И даже тысяча лет? Я говорю об истории, Орион, о приливах и отливах человеческих свершений, которые занимают тысячи лет. Персы могут позволить себе проявлять терпение; колоссальная и беспредельно богатая держава неторопливо, по зернышку, перетирает нас. Персы заплатили Спарте, чтобы та победила Афины, а когда спартанцы сделались слишком могущественными, озолотили Фивы, чтобы те победили лакедемонян.
– А теперь подстрекают Афины и Фивы к войне против нас, – сказал я.
– Именно. Каждый год понемногу подтачивает наши силы, каждое новое поколение становится слабее прежнего. Когда-нибудь греки ослабеют настолько, что персы завоюют, поглотят нашу страну.
– Если мы не покорим сперва их державу сейчас.
– Совершенно верно, – отвечал Аристотель. – Греки и персы не могут мирно соседствовать. Кто-то должен победить: или мы, или они. Третьего не дано.
– Ты в этом уверен?
Аристотель торжественно наклонил голову:
– Именно для этого я и воспитывал Александра… чтобы он покорил мир.
Чтобы он покорил мир?
Быть может, Аристотель и дал царевичу воспитание, достойное завоевателя Персидского царства, что в глазах ученого было равнозначно покорению мира, но Александр может победить персов лишь силами объединенной Греции, и только Филипп способен собрать все греческие государства под рукой Македонии. И при этом Олимпиада преднамеренно стремится восстановить Александра против отца.
– Почему, – спросил я у царицы, когда она в очередной раз призвала меня на свое ложе, – почему ты все время стараешься заставить Александра возненавидеть Филиппа?
– Орион, ты задаешь слишком много вопросов. – Олимпиада лениво обвила рукой мою шею.
Я провел большим пальцем по ее очаровательному горлу.
– Я хочу знать.
Глаза ее расширились.
– Ты смеешь угрожать мне?
– Говори, – шепнул я, слегка сдавливая ее гортань.
Один из питонов царицы скользнул мне на спину. Я прижался к Олимпиаде.
– Твоему удаву придется раздавить нас обоих.
Возле моего лица зашипела гадюка.
– Яд действует не мгновенно, я успею сломать тебе шею, – шепнул я.
Глаза царицы сверкнули змеиным блеском. И тут мне показалось, что из этих зеленых как яшма глаз на меня смотрит совсем иная особа.
– Мне еще не приходилось умирать, Орион. На что это похоже?
Должно быть, я улыбнулся, так как она сказала: