Орион в эпоху гибели
Шрифт:
Сон повторялся ночь за ночью. Все тот же ужас. И с каждой ночью он становился реальнее. Я просыпался, омытый собственным потом, сотрясаемый корчами, как одержимый, едва осмеливаясь взглянуть на собственные дрожащие руки из страха, что они по локоть залиты дымящейся кровью.
И в каждом кошмаре я ощущал тайное, зловещее присутствие Сетха. Он безжалостно продирался сквозь мой рассудок, выволакивая на свет воспоминания, давным-давно отрезанные Золотым от моего сознательного восприятия. Я заново проживал жизнь за жизнью, метеором переносясь от самой зари человечества до отдаленнейшего
Я представал перед творцами. Пытался поведать им о том, что должно произойти, пытался предупредить их. А они поднимали меня на смех. Я молил их выслушать, заклинал спасти собственные жизни – а они считали мои слова уморительно курьезными.
И тогда я их убивал. Впивался в их смеющиеся лица, выпускал им внутренности, а они все ухмылялись, глумились надо мной. Я убивал их всех до единого. Я пытался избавить от страданий Аню. Я вопил, чтобы она убегала, чтобы приняла обличье, в котором я не мог бы коснуться ее. Порой она слушалась. Порой становилась сиявшей серебристой сферой, всегда остававшейся вне пределов досягаемости. Но когда она пренебрегала моей мольбой, я убивал ее с той же беспощадностью, с какой только что истреблял остальных. Я раздирал ей горло, вспарывал живот, сокрушал ее прекрасное лицо своими когтистыми руками.
И просыпался, скуля, как побитый пес, – на вопль у меня уже не оставалось сил. Я пробуждался в жаркой темнице слепой и невероятно слабый, с измученным телом и истерзанным сознанием.
Я знал, что именно затевал Сетх. И это было мучительно. Он истязал мой рассудок, извлекая воспоминания, закрытые для меня, чтобы узнать о творцах все, что только мог. Больше всего ему хотелось выяснить, как выслать меня обратно сквозь пространство и время в обитель творцов, в золотой мир отдаленного будущего.
Я чуял, как он холодно и жестоко шарил в моем рассудке – неистовствуя в моей памяти, словно армия завоевателей, грабивших беззащитную деревню. Он отыскивал ключ, который помог бы ему выслать меня в царство творцов.
Ему хотелось выслать меня в ту точку континуума, где творцы еще не ведаюто его существовании. Он жаждал внедрить меня среди них, когда ничего не подозревавшие творцы наиболее уязвимы, когда они не ждут нападения, тем более от собственного творения.
Сетх будет сопутствовать в моем путешествии сквозь пространственно-временной континуум. Его разум и воля овладеют моим мозгом. Он будет видеть моими глазами. Он нанесет удар моей рукой.
Но самая адская пытка заключалась в том, что он отыскал во мне истинную ненависть к творцам. Он нащупал горькое негодование, бурлившее во мне. Он даже зашипел от удовольствия, когда узнал, как я ненавижу Золотого, своего собственного создателя. Сетх видел, как я бросил Золотому открытый вызов и пытался его убить, как я возненавидел остальных творцов, когда они защитили его от моего гнева.
А еще он обнаружил в моей душе обжигавший жар ярости, стоило мне хоть на миг вспомнить об Ане. Эта ярость язвила мою душу, как кислота, пожиравшая сталь. Любовь перешла в
Но этот дьявол знал, как воспользоваться источником мучений, затаившихся в моем сознании, как использовать мою ненависть в собственных целях.
"Ты оказался весьма полезен для меня, Орион", – услышал я его голос, извиваясь на полу своей мрачной темницы.
Я знал, что это правда; клял себя, но понимал, что во мне довольно гнева и ненависти, чтобы я мог послужить убийственным орудием всеохватной Сетховой злобы.
Как только я засыпал, кошмары возвращались. Как бы я ни боролся с собой, рано или поздно истощенное, изможденное тело сдавалось, веки мои смыкались, я погружался в дрему… И кошмар начинался заново.
С каждым разом все реальнее. С каждым разом я видел чуточку больше подробностей, слышал собственные слова и слова творцов более отчетливо, осязаемо чувствовал их плоть в своих скрюченных пальцах, обонял сладковатый аромат крови, струившейся из нанесенных мною ран.
Неотвратимо близился последний кошмар. Я понимал, что однажды осязаемость сна будет безупречной, что я по-настоящему окажусь среди творцов, что я погублю их всех ради Сетха, моего господина. И тогда сны прекратятся. Моим мучениям придет конец. Сокрушительное чувство невосполнимой потери, переполнявшее мое сердце, наконец-то будет стерто.
Мне оставалось лишь покориться воле Сетха. Теперь я уразумел, что лишь мое идиотское, настырное сопротивление преграждает путь к окончательному покою. Всего несколько мгновений кровопролития и отчаяния – и все кончится. Навсегда.
Я вынужден был прекратить борьбу против Сетха и признать его своим господином. Я вынужден был позволить ему выслать Ориона Охотника на последнее задание, чтобы он сумел заслужить покой. Я чуть ли не улыбался в непроглядном мраке испепелявшей меня темницы. Какая горькая ирония: на своей последней охоте Орион выследит собственных творцов и перебьет их всех до последнего.
– Я готов! – прохрипел я. Голос мой шелестел, продираясь по иссушенному горлу. В легких саднило.
В ответ донесся могучий шипящий вздох; казалось, он эхом прокатился по обширным подземельям величественного дворца тьмы.
Прошла целая вечность, прежде чем что-либо изменилось. Я лежал на каменном полу каземата в полнейшей темноте и безмолвии, нарушаемом лишь моим натужным, неровным дыханием. Быть может, пол чуточку остыл. Быть может, воздух чуть увлажнился. Быть может, мне это лишь почудилось.
От слабости я не мог даже встать и гадал, как же мне в таком состоянии выполнить повеление моего господина.
"Не бойся, Орион, – раскатился голос Сетха в моем сознании. – Когда час придет, ты будешь достаточно силен. Моя сила наполнит твое тело. Я не покину тебя ни на миг. Ты будешь не один".
Итак, его великодушное позволение творцам бежать с Земли было всего лишь тактической хитростью. Он намеревался нанести им удар, уничтожить их в тот момент, когда они будут не готовы к нападению. А его оружием стану я.