Орленев
Шрифт:
пресыщенных и равнодушных умещается в одной плоскости.
Он долго бился над монологом «Быть или не быть», потому
что гамлетовское «умереть, уснуть» не мог перевести на язык
своих чувств. Где здесь кончается умозрение и начинается испо¬
ведь? В конспекте он написал: «К «Быть или не быть» взять со¬
нет 66». Даже в несовершенных переводах этого сонета, которыми
пользовался Орленев, слышалась общность мотива с «Быть или
не быть». А в современных переводах,
такая близость совершенно очевидна. Но в монологе Гамлета ге¬
ниально фиксируется состояние человека на распутье, в раздоре
с самим собой, в то время как в сонете есть твердость, открытие
и решение. Как ни тошно жить в мире бедствий и зла, где у мысли
«замкнут рот» и разум «сносит глупости хвалу», он не покинет
этот мир, потому что живет вовсе не зря и у него есть нравствен¬
ная задача, в переводе Пастернака изложенная так:
Шекспира он объяснял Шекспиром, зная, что это идея не но¬
вая, что на близость мотивов монолога Гамлета и 66-го сонета
указывал, например, Л. Н. Толстой в своей известной статье. По
в шекспироведении для всего есть модели. Как бы там ни было,
орленевский поэтичный и впечатлительный Гамлет, поверив
в свою миссию, в необходимость своего дела, справляется со своей
слабостью. И долго не удававшийся монолог (в первых спектаклях
он его вовсе опускал) засверкал всеми красками! Очевидцы рас¬
сказывают, что, выступая в концертах в десятые годы, он рядом
с прозой Достоевского и уже упоминавшимися стихами Никитина
читал монолог «Свершить или не свершить» (тогдашний вариант
«Быть или не быть»).
Почему же «Гамлет», самая капитальная работа в жизни Ор-
ленева, недолго продержался в его репертуаре? Проще всего это
объяснить причинами внешними, я сказал бы — экономическими.
Достаточно назвать число участников в его шекспировском спек¬
такле, который он возил по польским и литовским городам в том
же 1909 году: их было несколько десятков человек. В Варшаве
или в промышленной Лодзи сборы могли оправдать расходы на
содержание такой труппы. В городах поменьше на это нельзя
было рассчитывать. И разбухшая труппа постепенно стала таять.
Вскоре пришлось отказаться от громоздких декораций, неудобных
для перевозки. Затем настал черед музыки, затягивавшей дей¬
ствие. Потом понадобились купюры в тексте. И все-таки износ
«Гамлета» был главным образом моральный.
Слишком долго он готовил эту роль, слишком много мудрил
над пей, слишком
жать такую шлифовку! Орлеиев позже признавал, что затормо¬
шил своего Гамлета и упустил ту критическую минуту, когда от
замысла надо переходить к действию, иначе твои черновики ни¬
когда не станут искусством. Ушли сроки, и прекрасные в отдель¬
ности фрагменты «Гамлета» не сложились в едином движении
роли.
Ирония заключалась в том, что ситуация здесь напоминала
гамлетовскую, знакомую по монологу «Быть или не быть», где
говорится, как от «долгих отлагательств» погибают «замыслы
с размахом», вначале обещавшие успех.
Тысяча девятьсот девятый год — год Гамлета — закончился
большой поездкой Орленева в Сибирь и на Дальний Восток. С на¬
чала века, со времен русско-японской войны и завершения стро¬
ительства великой сибирской магистрали, гастролеры из столицы
стали все чаще и охотнее ездить на Восток до самого Тихого
океана. Сезон 1909/10 года в этом смысле был рекордный. Орле¬
нев так и пишет Тальникову: «В Сибирь в этом году собирается
много, поездок» и он хочет опередить всех гастролеров. Но ему
нечего было опасаться конкуренции. Весть о выступлениях Орле¬
нева распространилась по городам Сибири еще до его приезда, и
билеты быстро раскупались. Триумфальная поездка продолжа¬
лась несколько месяцев, до весны 1910 года, и он потерял счет
деньгам. Правда, у этого успеха была своя неудобная сторона:
ни одного дня отдыха, ни одной паузы, спрос рождал предложе¬
ние по известному антрепренерскому правилу: «много, много,
а еще бы столько!» Добавьте к этому бремя представительства
с его обязательным ритуалом званых обедов и ненужных зна¬
комств, и вы поймете, почему, устав от монотонности (несмотря
на кажущуюся пестроту) гастрольного быта, он разрешал себе
некоторую эксцентричность.
И. П. Вронский, участвовавший в его сибирской поездке,
вспоминает, как однажды в послеобеденные часы во Владиво¬
стоке несколько актеров собрались в гостинице у Орленева и
с азартом играли в лото: повальное увлечение, захватившее тогда
труппу. В номер вошел администратор, Орленев рассеянно спро¬
сил у него: какой сегодня сбор? Тот ответил, что не хуже, чем
в предыдущие дни, почти все билеты проданы. «Если так,—
кротко и даже виновато улыбаясь, сказал Павел Николаевич,— по¬