Орленев
Шрифт:
значил в уездном городке неподалеку от Харькова и разослал
телеграммы с таким интригующим текстом: «Приглашаю в Нью-
Йорк с остановкой в Ахтырке». Как только актеры собрались, он
объявил им план поездки. Про свою депрессию в хлопотах он
забыл.
По пути в Америку он побывал в Варшаве, где играл «Приви¬
дения» и «Строителя Сольнеса», и в Кракове, где увиделся со
знаменитым Сольским, патриархом польской сцены (тогда ему
было
тоже отданные театру). Встреча у них была шумная и друже¬
ственная и закончилась на рассвете на пустынной площади
в центре Кракова; здесь Орленев «задал старым Сукенницам *
гамлетовский вопрос: «Быть или не быть?». Монолог этот он ис¬
полнил прямо замечательно. Что и говорить, перед нами был
большой артист» 31. В свою очередь Орленеву понравилось искус¬
ство Сольского. На прощание польский актер щедро поделился
с русским коллегой фотографиями макетов и рисунками костю¬
мов и гримов.
Из Кракова Орленев вернулся в Варшаву и, продолжая вы¬
ступать в ибсеновских спектаклях, готовился к заграничной
поездке. Путь его лежал через Либаву (Лиепая), оттуда на ста¬
ром давно отслужившем свой век пароходе он отправился в Аме¬
рику. Из всех его морских путешествий это было самое неспо¬
койное. 3 января 1912 года уже начались его гастроли в Нью-
Йорке в театре «Гарибальди». Для открытия шел «Бранд».
Американские газеты отметили возвращение «прекрасного
русского актера» и отдали должное смелости его, «на крохотной
сцене маленького театра поставившего большую эпическую драму
Ибсена»32. Еще примечательней, что «Бранд» никогда до того
полностью не ставился в Нью-Йорке, и первым на это решился
Орленев, что «уже само по себе событие». Не все тонкости интер¬
претации пьесы труппой Орленева были доступны зрителю, не
знающему русского языка. «Остаются незамеченными необыкно¬
венные нюансы, нежные оттенки живого слова». Но бывает кра¬
сота в театре, подымающаяся над языковыми барьерами, когда
вокруг актера на сцене образуется «тот особенный ореол», кото¬
рый критик Мэйли называет «магнетизмом богато одаренной лич¬
ности». В такие минуты можно не знать в точности «слов, произ¬
носимых Орленевым, потому что зрение, слух, разум и душа
вполне созвучны ему в огромном чувстве удовлетворения и во¬
сторга» 33. И никаких при этом обстановочных эффектов, только
актер и зритель, лицом к лицу.
А какие могли быть эффекты в старом театре «Гарибальди»,
тесном, неудобном,
ную зиму 1912 года? Как ни странно, неблагоустройство это не
отразилось на сборах, они были не битковые, по вполне устойчи¬
вые, и устроитель поездки не унывал. Состав публики был при¬
мерно такой же, как во время первых гастролей: эмигранты из
* Торговые ряды в Кракове — архитектурный памятник XIV—XVI веков.
России и искушенные театралы, представители интеллектуаль¬
ных верхов, включая критику из бесчисленных газет, выходив¬
ших тогда в Нью-Йорке.
В первых откликах этой критики обращает на себя внимание
одна повторяющаяся тема: шесть лет назад Орленев приезжал
в Америку с Назимовой, и как по-разному сложились их судьбы.
Она стала одной из звезд театрального Бродвея. Он при всей из¬
вестности у себя на родине — в Америке выступает где-то на за¬
дворках, в грязном маленьком театре, куда не заманишь и звезд
третьей величины. Чем объяснить этот контраст? Ведь «дарова¬
ние Назимовой, несмотря на свою исключительность, уступает
дарованию ее соотечественника, делившего с ней первые не¬
взгоды в нашей стране»,—замечает та же «Нью-Йорк тайме».
Может быть, тем, что у Назимовой помимо таланта игры есть
еще талант адаптации, она как личность гораздо пластичней,
уживчивей, чем Орленев с его брандовским неистовством. Не¬
сколько позже, в середине марта, Назимова в одном газетном ин¬
тервью скажет, что Орленев при всем его своеволии и эгоцент¬
ризме скорей выбрал бы мученичество, чем успех, оплаченный
ценой отступничества.
После нескольких представлений «Бранда» он дал репортеру
американского журнала «Кольере» интервью, в котором говорил,
что глубоко сочувствует Бранду, хотя и до известного предела.
Герой Ибсена приходит к убеждению, что общество, построен¬
ное на неправедной основе, всегда старается заставить человека
поступать тривиальным или недостойным образом. Моральное
и духовное совершенствование является целью жизни Бранда, и
в стремлении к этому возвышенному идеалу рядовые люди отбра¬
сываются им с пути и остаются на обочине. Потому идеализм
Бранда содержит в себе трагический элемент и несет гибель для
многих, в том числе и самых для него близких. Он, Орленев, вос¬
хищается Брандом и в то же время видит трагическую уязви¬
мость его идеализма. Он ведет роль со сдержанным чувством,