Орленев
Шрифт:
акте.
Расхождение во взглядах враждующих сторон слишком оче¬
видно, чтобы можно было их примирить, и все-таки Шуйский и
Годунов соглашаются на сотрудничество. Они целуют крест
в знак святости своей клятвы, и наступает мгновение триумфа
Федора. Очень короткое мгновение, потому что сразу же, без
паузы, в царские палаты врываются крики с площади. Москов¬
ская толпа — сторонники Шуйских — требует разъяснений, она
хочеть знать, в чем
толпы и избегает общения с ней, но он так в эту минуту вооду¬
шевлен успехом своей мирной миссии, что соглашается выслу¬
шать выборных, несмотря на то, что Годунов готов взять на себя
эту докучливую обязанность. В пьесе у Федора нет времени от¬
ветить на реплику Годунова, сразу вслед за ней входит Клешнин
и вместе с ним выборные. Орленев урвал у действия несколько
секунд для паузы — нет-нет, на этот раз он не уступит своего
права Борису. Ничего хорошего от этого не произойдет.
Разговор Федора с выборными поражает бестолковостью:
мысль его скачет, ни на чем не может остановиться, он отвлека¬
ется, вспоминает какие-то пустяки, дает ненужные советы, и все
под аккомпанемент журчащей речи столетнего Богдана Курю-
кова. Сцена с выборными была поставлена в суворинском театре
в духе нарочитой картинности «Князя Серебряного», которую
Щедрин в «Современнике» называл византийской. Федор спа¬
сался от неприятного ему разговора юмором, но юмора хватило
ненадолго. От шума и пестроты впечатлений он чувствует себя
растерянным и хочет куда-нибудь поскорей убраться. Этот калей¬
доскоп утомляет его, а монотонно повторяющиеся реплики старца
Курюкова вызывают у него раздражение. Зачем эти кровавые
призраки отцовского царствования? «Да что ты, дедушка, одно
наладил!.. С секирами! С секирами!..» И как итог этого разви¬
тия — неожиданный и в психологическом отношении парадок¬
сальный финал: Шуйский, как мы уже знаем, ближе Федору и,
главное, понятней, а опору он находит в Годунове, и, уходя со
сцены (по ремарке автора — заткнув пальцами уши), так и не
разобравшись, чего ждут от него выборные, он говорит им:
Что ж — это слабость Федора, его капитуляция, и Орленев
не пытался ее скрасить, но его царю-интеллигенту для чувства
масштаба, для трагического размаха роли нужен был Годунов
пушкинского письма. Он обратился к Тинскому, игравшему эту
роль у Суворина, и умолял пойти ему навстречу, «изменить
которые мизансцены» и сделать нужные для него детали3. Тин-
ский откликнулся на эту просьбу.
И еще одна существенная подробность. Очень большое впе¬
чатление на Орленева произвели слова Ключевского о том, что
Борис был первым в России «бескнижным государем», то есть не
знавшим грамоты (в третьем томе его курса русской истории
приводится такая запись современника: «грамотичного учения не
сведый до мала от юности, яко ни простым буквам навычен бе»4).
У Пушкина в «Борисе Годунове» есть намек на эту бескниж-
ность: в сцепе у карты Борис спрашивает царевича: «А это что
такое узором здесь виется?» — и царевич отвечает: «Это Волга»,
после чего Борис произносит знаменитый монолог — гимн науке,
сокращающей нам «опыты быстротекущей жизни». Здесь гово¬
рится обиняками, а у Ключевского впрямую — «ни простым бук¬
вам навычен бе». Какой же это был могучий ум, если при его
«бескнижности» он поднялся до таких вершин государственной
мудрости! Орленев обрадовался этому открытию — такому Году¬
нову его Федор мог довериться, даже явно не сочувствуя его тео¬
рии хирургического целения «старинных ран».
Между вторым актом и появлением Федора в третьем акте
происходит много событий, и главное из них — ночной стрелецкий
разгром сторонников Шуйских и ответные меры бояр, потря¬
сенных вероломством Годунова и требующих его отрешения и
развода царя с Ириной. Федор ничего об этом не знает, он только
что проснулся, чувствует себя не совсем здоровым, вспоминает
дурной и непонятный сон, в котором реальность спутана с пугаю¬
щими призраками кошмара. (Этот момент мучительного перехода
от сна к яви прекрасно передан на фото № 36—38.) Появление
Бориса со связкой бумаг возвращает его к действительности; ему
очень не хочется начинать новый деловой день — он отдал все
государственные полномочия Борису, разве, пожертвовав своей
властью, он не вправе извлечь какую-то выгоду из этой слабо¬
сти? Зачем же держаться формальной процедуры? С «бездушной
размеренностью», по выражению критика, Борис, разложив бу¬
маги, переходит к делу. Сознание Федора проясняется не сразу,
момент отрешенности, полусна-полуяви еще длится; наконец Бо¬
рису удается втянуть его в диалог, но, поскольку речь идет о вы¬
сокой дипломатии, реакции Федора остаются вялыми: он подат¬
лив, безынициативен и охотно идет за подсказкой своего первого