Орленев
Шрифт:
и образа жизни и образа искусства.
На следующий день после «Штокмана» он пришел к Суво¬
рину, забыв о всех распрях и своем положении гастролера в пе¬
тербургской труппе, и сказал, что реформы «художественников»
касаются всех актеров русского театра и жить по-старому больше
нельзя. Я приведу этот разговор, как он записан в мемуарах Ор¬
ленева:
«Алексей Сергеевич, вы должны создать такой же театр.
Я уверен, что мы все пойдем вам
пайщиками, и мы будем работать за совесть, а не за страх». Ста¬
рик Суворип загорелся, поверил в это дело и уполномочил меня
объехать многих товарищей. Я поехал к Бравичу, Типскому, Ми¬
хайлову, стараясь всячески разжечь их, говорил, что не надо ни¬
каких премьеров, не надо никаких первых ролей, надо играть,
если пужио, на выходах, чтобы каждой пьесе создать успех, чтобы
каждому ансамблю придать дух и настроение. Товарищи отнес¬
лись ко мне очень скептически, говоря, что из этого ничего не
выйдет и пе мне переделать людей. Меня словно облили холодной
водой, и я опять полетел к Суворину и убеждал его создать хотя
бы небольшую группу «безумцев и искателей». Суворин, видимо,
за это время посоветовался со своими директорами-компаньонами
и сказал мне, что дирекция не пойдет ни на какие уступки. Когда
я увидел, что мечты мои рассеялись, я обругал Суворина «импо¬
тентом искусства» и опять жутко запил» 23. После этой вспышки
все связи Орлепева с суворипским театром окончательно обор¬
вались.
В какой-то счастливый день вскоре после этого запоя и про¬
изошла встреча Орленева со Станиславским и их разговор о пе¬
реставленных актах и мотивах самоубийства Арнольда Крамера.
В летописи И. Виноградской разговор этот датируется так: до
23 марта. Как вы помните, во время их встречи Станиславский
предложил Орленеву стать актером Художественного театра и по¬
просил его прийти попозже вечером, чтобы обо всем условиться.
Времени для размышлений у него не было, всего несколько часов,
и, не задумываясь о последствиях своего решения, он уклонился
от новой встречи и выбрал неконтролируемую свободу Арнольда
Крамера, несмотря на то, что Чехов (более высокого авторитета
для него не существовало) убеждал его «пойти на работу
к художникам». В назначенный час к Константину Сергеевичу
явился все тот же Набоков и сказал, что его друга мучают сомне¬
ния и, чем больше он проникается доверием к Станиславскому,
тем страшней ему довериться его режиссерской воле; соседство
с величием его пугает: как он сохранит в его тени свою непосред¬
ственность («...Я
выбрал хрупкую свободу, навсегда отказавшись от той высшей
дисциплины духа, которой была так сильна труппа Художествен¬
ного театра. Можем ли мы его в том винить?
Летние поездки предыдущих лет и независимое положение га¬
стролера с аршинными афишами, с ежевечерними аншлагами,
с заманчивыми предложениями антрепренеров со всех концов
России — если бы он их принял, работы у него хватило бы на
пять лет вперед,— с письмами потерявших голову поклонниц
(сперва он собирал такие письма, а потом сжег) — вся эта, мо¬
жет быть, вздорная, но милая сердцу суета не прошла для Орле-
пева бесследно. И по чисто житейским обстоятельствам, хотя он
по придавал значения атрибутам успеха и с нескрываемым рав¬
нодушием относился к самому минимальному и вполне ему до¬
ступному комфорту. М. И. Велизарий вспоминает, как летом
1902 года этот «беспечный человек приехал в Одессу в одной мат¬
роске с плащом на плече». Он был тогда одним из самых извест¬
ных русских актеров, а одежка у него оказалась попроще и по¬
хуже, чем в годы дебютов в Вологде или Риге.
Он тратил деньги легко и безрассудно, и его товарищи по
труппе пошли па хитрость, чтобы придать ему европейский
лоск,— выдумали какого-то мифического больного актера, обре¬
мененного семьей, с которым во все время гастролей Орленев
щедро делился гонорарами. Таким образом «накопилась довольно
* В «Дневниках» Орлепсва есть такая запись о встречах со Станислав¬
ским: «1. В Петрограде. 2. У Чехова. 3. Угол Столешникова. Я его боюсь.
Я боюсь его власти, а я власть не переношу органически» 24.
солидная сумма», на которую ему купили «щегольской костюм,
лакированные туфли, галстук, шляпу... ну, словом, все, что тре¬
буется актеру. А в придачу билет первого класса». Нарядный,
как именинник, Орлснев, высунувшись из окна вагона, размахи¬
вал новой фетровой шляпой и весело кричал: «А знаете, никогда
я с таким комфортом не уезжал с гастролей» 25. Но при всем его
бескорыстии, при сатинском презрении к сытости как цели жизни
ему нужны были большие деньги хотя бы для того, чтобы ус¬
троить званый ужин на двадцать пять персон, или отправить не
очень хорошо ему знакомого чахоточного актера (в этом случае
вполне реального, а не мифического) в Башкирию на кумыс, или,
поссорившись с очередным импресарио, не дожидаясь срока