Орлиная степь
Шрифт:
— Конечно!
Поблизости на стане раздался визг, а через секунду что-то лохматое круглым комом влетело в палатку, закружилось, заметалось по полу туда-сюда и, наконец, ударилось под ноги людям, которые уже с криками бросились врассыпную от печки. В темноте послышался грохот падающих тел, выкрики, стоны, скрип сеток на кроватях, звон посуды…
Леониду не сразу удалось успокоить бригаду и уверить всех, что в палатку влетел- Дружок. Встряхивая его за загривок, он выкрикивал раз за разом:
— Вот он, вот, глядите!
Зажгли огонь, и все разглядели Дружка. Зажатый между ног Леонида, он быстро,
— Значит, верно она сказала, — заключил Ионыч, кивнув на Светлану. — Это волчица бродит. Детей ищет.
Леониду поневоле пришлось промолчать.
— За детей она горло вырвет. Мать! — с оттенком одобрения продолжал Ионыч. — Мы как-то вдвоем с кумом, в молодые годы, напали с собаками на логово… Господи, что было! Только клочья от наших собак! А нам и стрелять-то в суматохе нельзя… Мой куманек, спасибо ему, все-таки ухитрился, пырнул ее ножом в бок. Ну, слава богу, тогда добили.
Встав на одно колено у печки, Ионыч начал укладывать на затухающие угли дрова. По всей палатке, особенно там, где сидели девушки, все еще слышались облегченные вздохи: что и говорить, перепугал Дружок здорово! При всеобщем молчании послышался робкий девичий голосок:
— А долго они… волчат ищут?
— Всяко бывает, — охотно отозвался Ионыч, продолжая сидеть у печи на одном колене, в очень удобной для беседы, позе и, несомненно, внутренне уже оживляясь от охотничьих воспоминаний. — Одна вскорости забудет, а другая чересчур долго страдает. Как и у людей. У нас к одному охотнику повадилась ходить — отбою не было. Волчат он давно удушил и шкурки сдал, а она все ходит и ходит. Очень настырная и отчаянная была! Только чуток стемнело — она уже кра? дется из бора, а если время к полночи — крутится у самого дома. И так все лето! Сколько разов стреляли по ней!
Рассказ Ионыча никого не утешил. Ребята смолчали, а среди девушек пополз шепоток:
— Вот еще беда!
— А может, эта забудет?
— Жди! Вон как лезет.
Стараясь лишний раз щегольнуть перед девушками, Федя Бражкин разрядил ружье, дунул в стволы и заговорил с дедом тоном заправского охотника:
— А много у вас тут… волков-то?
— Ми-илый, до черта! — отрываясь от печки, ответил Ионыч. — В наших местах их всегда было много, а уж во время войны расплодилось — тьма! Да какие у нас волки! Во! Нигде нет таких!
Это от ученых даже известно. По пять пудов весу, побожусь! У нас, сами видите, волкам одно приволье. Живи и разбойничай: степь! Охотников мало, да и охота за ними мудрая. Это зверь хитрый. В капкан его поймать трудно. На падаль идет плохо. Лучше всего брать его летом. Затаишься, бывало, вечерком и слушаешь. Когда засветят звезды, прибылые с голодухи-то и начинают подвывать: торопят отца-мать с добычей. Тут и засечешь, где их логово! Ну, а если прибылые молчат, побаиваются подавать голос, то сам начинаешь вабить…
— Подвывать, — пояснил девушкам Федя Бражкин.
— Верно. Вот так.
Встав на колени у печки, Ионыч зажал двумя средними пальцами мясистый нос, сложил ладони рупором, для чего ему потребовалось спрятать под сивую бородку большие пальцы, и молча оглядел своих слушателей, призывая их ко вниманию. В палатке установилась полная тишина. Ионыч вдруг нагнул к полу большую, кудлатую, серую от седины голову и завыл матерым волком — сначала низко, глуховато, гнусаво, а потом, постепенно поднимая голову и выпрямляясь, все более высоко, сильно, протяжно, до жути уныло и тоскливо… Закончил он вой отрывисто, резко откинув голову назад и подняв глаза к потолку. Все невольно вздрогнули в полутьме, а Дружок неожиданно вырвался из рук Леонида и шмыгнул под кровать.
— С ума сошел, дед! — крикнула Феня Солнышко. — Ты всех волков созовешь! Ведь они же близко!
— Ужас! — вздрагивая, прошептала Светлана.
— Отвык, плохо вышло, — пожаловался Ионыч. — Да и начин надо делать в землю. Тогда вой будет глухой, тоскливый… А потом в небо, чтобы версты на три слыхать было. Ну, прибылые тут нее с радости и забрешут на все голоса…
Неугомонный Федя опять полез к деду:
— А как же их зимой-то в степи берут?
— Раньше, бывало, мы их просто брали, — отвечал Ионыч. — На конях гоняли. Самое милое дело! Выпадает снег, выезжаем в степь. Стронем стаю с лежек — и пошел во весь дух! Кони у нас были резвые, азартные, даже злобные на зверя — сами гнали. Больше десяти верст ни один матерый, бывало, не уходил, а если снег глубокий — на пятой версте уже сядет и высунет язык. Тут, знамо, соскакиваешь с коня и идешь… Подходишь, стало быть, — и р-р-раз чумкарем по башке! Р-р-раз! Он и готов.
Опережая Федю Бражкина с вопросом, он пояснил:
— Чумкарь — дубинка такая…
— А если она сломается? — спросили — из круга девушек.
— Такого случая отродясь не бывало, — ответил Ионыч, — Для чумкаря мы брали березки с корнем и чтобы корень был шарбм, вроде кулака. Настоящее железо! Любой череп берет!
Вспомнив что-то забавное из своей охотничьей практики, дед Ионыч одиноко посмеялся и сообщил:
— А иной раз ради потехи и живьем брали!
Леонид Багрянов, любивший охотиться с детства, в состоянии той мрачноватой задумчивости, какая не покидала его весь день, безотчетно заслушался деда, но вдруг спохватился и, решив остепенить рассказчика, проговорил недовольным голосом:
— Ну вот, начались охотничьи рассказы!
— Нет, паря, я врать не умею, — ответил Ионыч. — Если говорю — чистая правда. Не веришь? А ты вот послушай.
— Да ведь спать же надо!
Но молодые охотники заступились за деда:
— Выспимся! До утра далеко!
— Пускай говорит! Говори, дед!
— Ну, вот, брали мы их, бывало, таким манером, как при охоте с борзыми, — продолжал Ионыч. — Вот подходишь ты, стало быть, к загнанному волку, а он весь хрипит, туда-сюда глазами зыркает, язык кусает, хочет броситься на тебя, а зад поднять не может! Начисто выдохся. Тут ему и суешь в пасть-то струнку!
— А это еще что? — выкрикнул кто-то из того угла, где поблескивали ружейные стволы.
— Вот такая палка. — Ионыч отмерил ладонями в воздухе расстояние в две четверти. — На конце у нее — бечевка, а еще лучше ремешок. Волк — злобный зверь, он соберется с силой и хватает струнку мертвой хваткой. И держит. Не ртдает! Вот тут-то и не зевай! В один секунд обмотай ему морду бечевкой и затяни! Ну, а уж если не прозевал, успел сострунить волка — он твой, вяжи ему ноги!
— Ну, все, все! Довольно! Спать! — заговорил Леонид со строгостью и поднялся. — Все по местам!