Орлиное гнездо
Шрифт:
Вернувшись домой, Иоана занялась обедом.
Когда все было приготовлено, как раз вернулся и муж. Он узнал о ее отлучке и был недоволен тем, что Иоана сама ходила на базар.
– Разве у нас некого больше послать? – хмуро спросил Корнел.
Иоана поджала губы.
– Ты меня хочешь дома запереть, муж мой?
Он встрепенулся, как молодой петушок, - а в глазах сверкнули молнии:
– Я волен это сделать!
Иоана бестрепетно подошла к нему, хотя вся его фигура была исполнена угрозы, и положила руку на плечо:
– Корнел, мне совсем не по нраву то, что мой
Они несколько мгновений испепеляли друг друга взглядом – Корнел мог ударить ее, как муж; но у него рука не поднималась и не поднялась бы. Он отвернулся первый и сказал сумрачно:
– Я не говорил, что не верю тебе.
– Я боярская дочь, - напомнила ему Иоана, высоко подняв голову. – Я не из страха - из чести всегда буду верна! Не к твоей чести про мою забывать!
Он вздохнул и запустил руку в свои кудри, смущенный и пристыженный, - хотя это стыдно было показать.
– Прости, - глухо проговорил Корнел, не поворачиваясь к жене.
Она еще мгновение холодно смотрела ему в спину – потом улыбнулась и, подойдя к мужу, приласкала.
– Я не сержусь.
А он вдруг сказал, так же не глядя на нее:
– Я за тебя боялся, Иоана… Сюда наезжают турки – послы, но самые наглые безбожники, какие только могут быть… Я взбесился, что они могли увидеть тебя. Своих жен они держат за семью замками, а здесь ни на имя, ни на честь боярскую не глядят. Для них красивая женщина на улице – как товар без присмотра…
– Ах, - проговорила Иоана в волнении.
Она и не думала, что причина злости мужа могла быть в этом!
– Но ведь здесь никто меня не тронет. И я не одна была, - напомнила она Корнелу. Тот дернулся.
– Всякое… может здесь случиться!
Молодой муж угрюмо посмотрел на нее.
– Валахия платит султану дань. Ты не знала? Господарь ее платит! Но однажды…
Он вдруг выхватил саблю, висевшую у него на поясе, и с яростным гортанным криком описал ею дугу, так что Иоана как стояла, так и чуть не упала без чувств: сабля вспорола воздух слева и справа от нее. Но Корнел был столь искусен, что ей нечего было пугаться. Только взметнулось и осело снова на плечи легкое головное покрывало.
Сабля с лязгом вошла обратно в ножны.
Корнел посмотрел на нее героем:
– Однажды мы изгоним их навек, и духу поганого не останется!
Иоане, помнившей истории о старинных войнах, которые рассказывались дома у очага, вовсе не так в это верилось; но она благоразумно промолчала.
– Идем обедать, - позвала она мужа с улыбкой, взяв за руку.
Поев, Корнел отправился в спальню – вздремнуть перед ночным дозором. А когда вечером Иоана заглянула к нему, Корнел залучил к себе на ложе и ее: для любви.
Иоане нравились их нежные ласки, но болезненное испытание было слишком живо в ее памяти. Однако то шепотом, то робкими жестами она смогла дать понять мужу, что ей больше по нраву: Корнел с готовностью любви слушал и делал, как она желала, и эти объятия доставили боярской дочери больше радости, чем первая ночь.
Потом он ушел – а Иоана, засветив огонь, села за рукоделие. Она тихо улыбалась и напевала: сейчас она была
Так они прожили с Корнелом несколько дней – и со страстью, и с тихою святостью первой любви: их взаимочувствие все росло, и они все больше радовали друг друга. Отец не прогадал, соединив их.
А потом муж известил ее, что господарь готовит один из своих праздников: будет гулянье на берегу Яломицы, и она сможет посмотреть вначале на княжеский выезд, а потом и на само торжество. Пусть Иоана приходит с отцом – Корнел опять будет неотлучно при господаре.
Иоана оделась нарядно, но строго, убрав волосы, как приличествовало замужней женщине; она трепетала перед этим днем. Если только владыка на нее посмотрит…
Они с Тудором вышли вдвоем и направились к главной улице, по которой должен был проследовать господарь: туда уже стекался народ, жители смотрели из окон и из-за стен. Тудор взял Иоану за руку – чтобы им не растеряться.
– Гляди сейчас, дочка, хорошенько!
– проговорил он.
Дочкой он был ее в полном праве называть – но все еще выговаривал это название с почтением и некоторым удивлением.
Они стали под стеной, чтобы ненароком не подвернуться под копыта, - и наконец услышали конский топот. Иоана подняла голову, поглядела в сторону дворца… и сперва ее ослепил блеск; а потом уже она различила конников – могучих черноусых мужей: темные кудри их летели из-под бархатных шапок, шитых жемчугом; сверкали усеянные самоцветами сбруи, изумляли взгляд сабли с дивной работы рукоятями, щегольские алой кожи сапоги со шпорами. Иоана выросла в богатстве – а и то подивилась: давно она не видывала такой стремительной, согласной, цветущей силы, покоряющей себе все. Горожане кланялись, а то и падали на колени, срывая шапки, перед князем и его дружиной.
– Вот господарь, - прошептал тут Тудор, крепко схватив невестку за плечо и быстро показывая вперед.
Она и сама поняла, кто тут господарь, - князь ехал не впереди, а посреди своей дружины: но невозможно было не узнать его по мощи его плеч, стати, богатству наряда – одна шапка Дракулы с пышным пером была в изумрудах и топазах, а одежды, оружие и сбруя слепили глаза - и властному взгляду, который, казалось, мог проницать стены. Нечеловеческим был взгляд Влада Дракулы: и помыслить нельзя было, что он мог дарить кому-нибудь ласку, как говорил жене Корнел. Князь, к тому же, оказался вовсе не красив – а даже безобразен, как представилось Иоане: бычья шея, огромная грива черных волос, длинный орлиный нос и зеленые глаза навыкате…
Все это Иоана осознала, когда отряд уже проехал. А видя князя в лицо, она сознавала только сверкающую власть его и бешеную силу.
Она знала, и Корнел предупреждал ее, что поедет в свите господаря, - но Иоана напрочь забыла о муже и попросту не увидела, глядя на одного князя.
Тудор тихонько тронул невестку за плечо.
– Идем, Оана*, - идем на праздник…
Она посмотрела на него и нашла силы улыбнуться.
– Идем, отче, идем.
* У румын уменьшительная форма имени “Иоана”.