Орлиное гнездо
Шрифт:
– Ну, тогда уж и Венгрия – бабья страна, - сказал боярский сын.
Корнел вздохнул.
– Еще не настолько.
Он сел, и Николае заставил сесть рядом с собой, похлопав по траве.
– Пока нам никаких разъездов – и никакого врага не встретилось, - хмуро проговорил витязь, - и это очень большая удача. Но Господь недолго бывает так милостив.
Он мрачно улыбнулся, а Николае, невольно содрогнувшись, подумал – что же за Господь у Корнела и его князя… у всех рыцарей Дракона, считая и Андраши, и этого неведомого турка, который помогал
– Турки или валахи могут нам встретиться когда угодно, - продолжал Корнел.
– Ты помнишь, что тебе делать, если это случится?
Николае сжал губы.
– Молчать и не высовываться, если не дойдет до драки.
Корнел усмехнулся.
– Правильно помнишь. Мы не будем показывать им никаких бумаг, если они не потребуют, - здесь, на пограничье, всякие разъезжают… и с Раду Красавчиком никакого закона быть не может, - зло закончил он. – Князь говорил мне, что Валахии все равно что не стало теперь… каждый господинчик на своем клочке царь и бог! Сделалось дело, о котором мечтали вы с отцом!
Он взглянул на юношу так, что тот зажмурился от стыда.
– Отец доброго хотел, - прошептал Николае. – Он всегда стоял за страну как умел…
– Ну вот так хорошо и сумели отстоять, - выговорил Корнел, усмехаясь. – И князь у нас теперь в самый раз такой стране.
Корнел был виновен в том же грехе и носил то же прозвище, что и младший Дракула, - но не это, на самом деле, лишало мужчину мужества.
– Скорее всего, мы сможем разойтись миром… если нам встретятся не разбойники, - заключил витязь. – Теперь на наших землях каждый стоит за себя. Дай бог, чтоб свое не отобрали, - а у нас вид сильных людей…
Он с удовольствием поглядел на Николае. Тот сейчас вымахал в молодца не хуже, чем был он сам, когда женился на Иоане.
– Если встретятся турки, люди султана, я сам буду с ними говорить, - сказал Корнел. Он улыбнулся. – Это будет даже хорошо.
Николае вдруг усомнился, сможет ли даже Корнел говорить с турками так, как должно: он был хотя и смекалист, но вовсе не того воспитания, того полета человек, что его князь и Андраши – что собственный отец Николае, великий боярин Раду Кришан!
Но Корнел, когда это было нужно, действовал наитием: и это его блестяще выручало.
Конный разъезд встретился им в тот же день, вскоре после того, как они после дневного отдыха опять двинулись в путь. Это был пестрый отряд – меховые шапки, для защиты не то от солнца, не то от холода: было уже совсем нежарко, - перемежались с шлемами всех мастей. Лица были не то валашские, не то турецкие: ясно одно – полуразбойничьи… Хотя какого порядка им следовало теперь ждать на своей земле?
Конники преградили им дорогу, молча и угрожающе – а может, жадно разглядывая прекрасной работы доспехи и дорогие сбруи; как и седельные сумки. И тогда Корнел выехал вперед и заговорил.
Говорил он по-турецки, и с запинкой – но все равно слишком бойко для того, чтобы Николае поспевал за его речью. Николае услышал
Если эти люди сами окажутся вестниками Раду Красавчика, им придется плохо. Ничуть не лучше может выйти, если это боярские люди. Смотря какой у них господин – и за какого господина он стоит: и валашские, и молдавские, и чешские, и венгерские владыки цапались друг с другом не хуже, чем все они вместе – с султаном.
Корнел говорил недолго – их воины успели взяться за мечи, но никто, повинуясь предводителю, меча из ножен не вынимал. Даже если у этих людей мирные цели – при виде оружия любой воин может потерять голову, если только это не полководец.
Однако обошлось: разъезд их пропустил. Не пришлось даже ничего показывать; хотя эти люди не назвали себя и сами.
– Кто они были? – спросил боярский сын Корнела, когда они оторвались от неприятеля. Тот пожал плечами.
– Велика ли разница? Нам они враги, пока они здесь, на нашем пути, - ответил Корнел. Он посмотрел на притихшего юношу и улыбнулся, коснувшись его плеча. – При такой встрече последнее дело – показывать свою слабость, поддаваться… Мы не вынимали оружия, но и никаких бумаг не вынимали, пока эти конники не доказали своего права нас допрашивать!
Корнел свел брови.
– В бабьем царстве дашь слабину – тотчас сядут на шею, - сказал он. Он взглянул на друга и объяснил:
– Бабье царство, брат Николае, это такое, в каком нет никакого закона, кроме своего хотения…
А Николае подумал – разве не таково и их самодержавное государство, в котором нет никакого закона, кроме хотения князя? Или царство мужей – это когда хотение одно, великое, а бабье – когда хотений много, и они мелки, и налезают друг на друга?
– При моей сестре было не так, как при Красавчике, - сказал наконец Николае: не зная, как еще отвечать на такие слова.
Корнел вдруг улыбнулся, светло, как будто солнце заиграло в храме.
– Это потому, что твоя сестра была не баба, а жена – высокая жена, - ответил витязь. – Хоть и не моя… - поникнув головою, прибавил он шепотом: прощая, каясь.
Николае пригнулся к влажной конской шее. Он казался себе совсем не хилым – а и понял вдруг, как-то безнадежно, что уже устал. Венгры и валахи по сторонам его, опытные воины, из которых он был самый младший и один не испытанный в бою, не выказывали никакого утомления.
– Я… не сдюжу, - вдруг прошептал он, ужасно стыдясь, но чувствуя, что молчать будет предательством. – Я… мне нет места меж вами, Корнел, вы все витязи не чета мне…
Корнел засмеялся.
– Князь велел, чтобы тебя взяли во что бы то ни стало, боярский сын, - ответил он. – А значит, так Господу угодно.
Больше он до самого вечера ничего не сказал.
А вечером, когда они расположились у костра – под открытым небом, Николае подсел к своему вождю. Часовым был не Корнел, но он тоже не спал.