Орлиное гнездо
Шрифт:
Корнел отбросил стражников в стороны.
– Прочь! – крикнул он.
Снова подбежав к Василике, витязь достал и протянул ей смятый белый лист.
– Это тебе… Штефан шлет тебе свою вечную любовь… и этот крест, - прошептал он.
Василика прижала послание к груди. Она плакала от счастья.
– За это я готова умереть! – воскликнула узница.
Корнела схватили и вывели из комнаты; он больше не сопротивлялся. Но когда дверь за ним захлопнулась, он вывернулся из рук служителей и подошел к решетке. Василика снова была там – цепляясь за прутья последним
– Я тебя спасу! – сказал Корнел.
Василика слабо улыбнулась.
– А его? – прошептала она.
Корнел метнул изумленный взгляд на соседнюю дверь.
– Там – он? – шепотом спросил витязь. Василика кивнула, смеясь сквозь слезы.
– Я попытаюсь, - сказал Корнел.
Он еще не знал – как; но знал, что сделает все, что в человеческих силах.
А Василика вдруг прошептала:
– Корнел… Я знаю, что здесь дела чести, даже церковные, можно разрешить поединком… Если тебе позволят стать моим защитником…
– Я готов! – воскликнул Корнел, не задумавшись ни на миг.
– Не вызовешь ли ты сразиться моего жениха? – прямо спросила Василика.
– Он не выстоит против тебя!
И тут Корнел осознал себя; осознал свою безжизненную правую руку. Но кто он будет, если сейчас возьмет свои слова назад?
– Я тебя спасу! – вновь поклялся валах, ударив себя в грудь.
– Я знаю, - ответила Василика с нежностью, с любовью.
Корнел поцеловал руку, которую Василика подала ему на прощанье, - и направился прочь. Поднимаясь из клоаки на вольный воздух, он ступал все тверже. Он повторял свои клятвы.
========== Глава 105 ==========
Корнелу очень хотелось сменить платье и вымыться – но он не мог думать об этом, вспоминая о грязи, в какой нашел Василику. Однако теперь его едва ли пустят к королю снова…
И сын! Раду!
“Я никому не отдам ни тебя, ни ее”, - подумал витязь.
Он вернулся домой – и, ни с кем из испуганных слуг не вступая в разговоры, приказал согреть себе воды и приготовить чистое платье. Корнел не показывался сыну, привыкшему, что в доме толкутся чужие; и не мог предстать ему таким грязным… таким поганым турком, как сейчас.
Когда он вымылся и умастился благовониями, Корнел посмотрел в зеркало, и витязю показалось, что ему усмехается чужое лицо – с проседью в черных волосах и бороде, с черными лукавыми глазами: лицо могучего и старого благородного человека, которого Корнел ненавидел до тех пор, пока не очутился в его шкуре. Судьбу не всегда получали новой – слишком часто ее жаловали… с чужого плеча.
Потом воин пошел к сыну.
Когда он остался в столовой один – слуги, не убрав со стола, по его приказанию ушли и оставили господина в одиночестве - к нему пришла Анастасия. Глядя на валаха темными настрадавшимися глазами, гречанка села рядом. Положила ему на плечо мягкую коричневую от природы и старости руку.
Корнел взглянул на нее исподлобья и улыбнулся. Он сам не знал, чему. В нем было слишком много чувствований, чтобы выразить их хоть какими-то словами.
– Раду сейчас сказал мне перед тем, как заснуть, - с мягким акцентом проговорила Анастасия, - пусть отец вернет мне матушку Василику…
– Ангельское звание, - прошептал Корнел.
Анастасия встала с места и обняла его голову.
– Бог тебе поможет. И я за тебя помолюсь, - сказала она.
– Спасибо, - прошептал витязь.
Он долго еще сидел так, уткнувшись в ее высохшую грудь, одетую темным платьем. Анастасия едва ли была красива даже в молодости – но была когда-то красива для человека, простого грека, который ее любил… Будь он жив сейчас…
Корнел поцеловал грудь, к которой прижимался. Ощутил, как гречанка судорожно вздохнула; она притиснула своего господина к себе обеими руками со всей забытой неутоленной любовью.
Валах поднял голову и увидел красоту, неподвластную времени. Анастасия утирала глаза концом темного покрывала. Ее черные косы расплелись и падали на плечи.
– Ты святой, - прошептала она. – Я таких, как ты, еще не видела…
Корнел встал, взял ее за плечи и крепко поцеловал в лоб. Потом отвернулся и быстро покинул столовую.
Анастасия собирала пустую посуду, склонившись над столом, - так низко, что даже стены и тени, роящиеся на них, не видели ее лица. Потом ее дрожащие руки замерли, и Анастасия принялась всхлипывать. Люди, подобные Корнелу, не могли гибнуть – люди, способные к такой любви: святой, страшной, великой.
Корнел заснул в своей спальне один – вернее говоря, он долго не спал: улыбался, глядя в потолок. Перед ним теснились лица людей, которых он хранил от смерти - и которые хранили его тем, что жили на свете. Он хотел бы жить с ними и любить их вечно.
Потом он закрыл глаза и заснул. Тени от ветвей, колеблемых ветром в открытом окне, бродили по его спокойному мужественному лицу, обрамленному темной бородой. Потом лицо его исказилось, с губ сорвался стон: Корнел увидел своих врагов.
Он выехал на арену на своем черном коне, и враги уставились на него со всех сторон. И главный неприятель, самый ненавистный, устремился витязю навстречу: тот, кто жаждал завладеть его сокровищем. Темные кудри венгра рассыпались по золоту и стали новешеньких доспехов, дарованных королем и не знавших битвы; голубые глаза и губы под полоской усов смеялись над увечьем, которое Корнел получил в смертном бою. А у молодого барона много свежих сил, много похоти к чужим красивым женам!
Корнел воздел свое копье и воззвал к небесам; и с небес вдруг полился кровавый дождь, точно в своей мольбе витязь нечаянно поразил копьем небесный свод. Все зрители в амфитеатре закричали от ужаса, и барон закричал от ужаса, напрасно прикрываясь щитом от этого ливня. Корнел оглушительно засмеялся: он один здесь не боялся крови, отданной за святое дело!
С ревом витязь устремился на врага и ударил; и копье глубоко погрузилось в его сердце. Но барон не умер. Дьюла схватился за оружие, поразившее его плоть, и глаза его открылись: теперь закричал от ужаса Корнел, потому что глаза врага были красны, а между губ показались клыки…